Оранжевое сознание по Дубинянской вполне карнавально и бесшабашно. Это и дайверская вольница, и безалаберное, полное интриг, но не подцензурное телевидение, и легализованное многобрачие, и — жарко же! — бикини и шорты на улицах и на съемочных площадках… (Революции, вообще, как известно, содержат элемент карнавала, но на Майдане карнавала, эстрады, стихийного народного творчества и прочих сопутствующих феноменов было явно выше нормы.) Зато «Эта Страна», подрастеряв свою былую северную холодность, так и осталась — по законам компенсации — эдаким противоположным полюсом, местом порядка, тотальной слежки и экономического процветания (не скажу, что нынешняя Россия именно такой рисуется украинскому обывателю, но что-то подобное я и правда слышала в частных разговорах).
Важно, что и Назаренко и pardus — киевляне. Быть может, некоторая растерянность и холодность, с которой приняли книгу критики российских СМИ и российские же читатели, связана с «непопаданием» к целевой аудитории. Суперпопулярный на Западе и вполне популярный у себя на родине Андрей Курков здесь встречает примерно то же удивленное непонимание. Между тем внимательно отслеживающий современную фантастику Борис Натанович Стругацкий не только включил «Глобальное потепление» в финал «АБС премии», но и отдал этому роману другую, лично им учрежденную и единовластно выдаваемую премию — «Бронзовую улитку».
«Хлорофилия» Андрея Рубанова вызвала гораздо больше отзывов. Да и накал страстей здесь гораздо выше.
«Перемудрил. Грубо сведены <���…> история офисной карьеры и сюжет о постапокалиптических партизанских войнах. Путаются — то есть, по сути, недопрописаны — персонажи второго плана. <���…>. Внутренние линии растут в романе <���…> бессистемно <���…> и формально, да, все эти линии более-менее сошлись в одной точке, но все это уже демьянова уха, за порогом восприятия…» [21] .
«Блестящий роман Рубанова помогает осознать главную тенденцию современной литературы — поиск всеобъемлющей Метафоры Русской Жизни. Писатели предлагают метафоры социального строя здесь и сейчас („опричнина” Сорокина), истории („самозванство” Юзефовича, „армада” Бояшова), состояния психики современного интеллигента („список” Быкова), социума и психики в целом („вампиризм” и „оборотничество” Пелевина <���…>) и т. д. При этом в лучших образцах литературы последних двух лет Метафора становится, во-первых, предметной, а во-вторых <���…> обозначающей все перечисленное сразу — „шахта” Хуснутдинова, „библиотека” Елизарова, теперь вот и „трава” Рубанова» [22] .
«…Отличный роман. Собран из правильных частей, душевный, захватывающий даже, и вообще одна из самых удачных антиутопий последнего времени. <���…> Единственная претензия <���…> — слишком все правильно. Не бывает наркотика без привыкания, не бывает чистой радости без последствий. <���…>. Аверса без реверса, добра без зла. Но добро в „Хлорофилии” какое-то сомнительное, и от этого зло — неубедительно» [23] .
«…Если кинопродюсеры не выстроятся в очередь к Рубанову, то пусть толкаются за справками о профнепригодности» [24] .
«Афоризмы и сопутствующая им несложная идеология, осеняющая текст Андрея Рубанова, заслоняют воспоминания о его былых заслугах и практически упраздняют тот факт, что замысел „Хлорофилии” не лишён остроумия» [25] .
Читатели спорят на форумах и блогах, иногда со взаимными обвинениями, как это обычно бывает при бурных сетевых диспутах («Это сырец, над которым надо работать и работать…», «Нехорошо так откровенно завидовать чужому успеху»). На том же «Фантлабе» — уже не один, но десять отзывов: кто хвалит роман за «оригинальность и отличное исполнение», кто, напротив, пишет, что идея романа «неоригинальна до неприличия». Такой разброс обычно говорит скорее в пользу книги — обилие положительных отзывов в прессе при вялой реакции блогеров невольно заставляет предположить, что кто-то излишне старательно «делает репутацию» модному роману.
Итак.
Опять близкое будущее (на этот раз не тридцать три, а сто лет тому вперед, как говаривал Кир Булычев), опять глобальное потепление, Санкт-Петербург ушел под воду (Одесса, полагаю, ушла тоже, но Рубанова, в отличие от Дубинянской, это не очень интересует). Восточную Сибирь взяли в аренду китайцы и выращивают там апельсины, а оставшееся население России собралось в Москве и ведет на эти деньги жизнь рантье (при тотальном, но нечувствительном электронном контроле правительства, следящего за перемещением электронных денег, с тотальным участием в реалити-шоу, ставших основным развлечением люмпенизированного населения, и т. д.). В довершение всего (и это — основная «фишка» сюжета) Москва заросла какой-то странной гигантской травой, стебли которой поднимаются до верхних этажей бывших небоскребов, отчего первые этажи, где живет деклассированное население, погружены в зеленоватый сумрак, а борьба за место под солнцем — за право жить на верхних этажах, которое неразрывно связано с социальным успехом, — идет в буквальном смысле. Трава эта оказывается еще и мощным наркотиком (вроде бы не вызывающим привыкания), и источником пищи для живущих внизу «травоедов», презираемых «верхними». «Верхние» же едят мясо, что для нижних выглядит отвратительно, стараются хоть как-то себя занять и делать карьеру, хотя бы в тех областях, которые еще для них открыты (финансы и массмедиа). Однако «верхние», презирающие наркоманов-«нижних», — тоже наркоманы, они потребляют траву в сублимированном, сверхочищенном виде, потребляют все, скрывая это друг от друга, поскольку есть траву в каком-либо виде — сущий позор. Умеренная антиутопия к середине романа оборачивается жесткой: китайцы, оказывается, отрабатывали в Сибири методы выживания в экстремальных условиях, отработали и всем скопом улетели на Луну, экономика рушится, а трава оказывается гораздо более подлой, чем бедные наркоманы думали изначально: травоедам-«нижним», потребляющим ее в сыром виде, она не делает ничего, а верхних, поедающих сублимат «девятой возгонки», превращает в растения в буквальном смысле слова — они укореняются и отращивают ветви. Дальше — по нарастающей: оставленные без присмотра и госдотации «нижние» выедают траву с такой скоростью, что она не успевает отрастать и гибнет, шаткое благополучие сменяется тотальной дикостью и распадом. Между тем заброшенные земли России, оказывается, вовсе не пусты. Их заселили общины, которые высокомерные «верхние» считают дикарскими.
Читать дальше
