— Только не говори мне, что ты тоже хочешь! Можешь лететь, хоть завтра, но этот остров мой, — закончила Света.
— Почему это? — обиделась Алка.
— Нипочему. Мой — и все. Когда я разбогатею, я куплю его вместе с маяком.
— Со смотрителем, ты хочешь сказать?
— Нет. С маяком.
— Зачем тебе маяк без смотрителя?
— Ты права, — задумалась Света. — Но смотрителя мне не купить ни за какие деньги. Он не продается.
— Когда ты уехала, — сказала Алка, — я хотела посмотреть, где ты и с кем, но не смогла. Мне тебя загораживали. И я подумала, что человек, с которым ты сейчас, умеет ставить защиты. Вполне вероятно, что он “пограничник”.
— Ты так думаешь? Нет, только не это. Тогда все это просто сон о другой жизни. Иллюзия.
— Я съезжу и все выясню, ладно? — попросила Алка.
— Ты опять взялась за старое, Ятоже. Как это раздражает, ты даже не представляешь!
— А раньше не раздражало…
— И раньше раздражало. Пойми, не бывает общей жизни, у каждого она все равно своя. В том же месте, с тем же мужчиной у тебя будет другое.
— И хочу другого.
— И розу он уже срезал…
Алка вместо ответа грустно улыбнулась.
— Очень красивая, но огромная. Такую даже не засушить.
— Я покрою ее воском, сфотографирую, и ты отвезешь ему снимок.
— Ура.
Вернувшись домой, Света занялась приборкой. Вещи без нее уже впали в уныние, но крепились, подражая хозяйке. Вещам лучше быть ободранными кошкой, разбитыми детьми, расшатанными или сожженными в буржуйке, чем брошенными. Иначе в них нет никакого смысла, да и в жизни людей, их создавших, тоже. Потому что вещь — это ты и есть. Один — восковая роза, другой — атомная бомба. Жил когда-то человек по фамилии Оппенгеймер, он, прежде чем сделать бомбу для Хиросимы, назвал ее именем своей матери — так с ней сроднился. Ты и твоя вещь — одно и то же, и лучше всего это видно по одежде, ведь она повторяет твой силуэт, форму плеч и длину рук.
Копуша Раевская прособиралась на остров месяц и улетела, оставив Марусю Свете. Едва дождавшись ее возвращения, Света приехала в аэропорт. Сидела в машине и курила, пуская дым кольцами, а Маруся кашляла. Свету все еще преследовал Станко, слишком хорошо она помнила цвет его губ и теплый запах изо рта. И эту чудовищную розу, которую никогда не вырастишь здесь…
Наконец появилась сияющая Раевская с цветком в руке. Света, не выдержав, расхохоталась.
— Что, добилась своего, Ятоже?
— Не называй меня так. Я все выяснила. Приедем домой, расскажу.
Света мчалась так, что ее оштрафовали. Но змея Раевская вначале кормила Марусю, потом укладывала ее спать и лишь к вечеру соизволила приняться за рассказ.
Вначале про розу, объявила она. Первую розу Станко выводил восемь лет и срезал ее для Светы. Когда первая получилась, он посадил вторую, а потом и третью. Вторую он отдал Алке. Но ни показывать цветы, ни дарить он не собирался, пришлось уламывать. Говорил, что никогда не дарит цветов, а насчет Светиной розы загадочно улыбался.
Он не “пограничник”, заявила Алка. Просто непрозрачный, и если он рядом, ничего не увидишь. Апартаменты внутри маяка на двенадцать человек, но он берет не больше шести, потому что иначе нарушается баланс счастья. На острове должно жить семеро, и деньги тут ни при чем. Нужно время, чтобы хорошо приготовить еду, высушить снасти, полить оливы, вымыть дом, посуду и катер. Должны оставаться силы быть счастливым. Счастье ощущается как густой сладковатый туман с запахом душистого табака, оно окружает его плотным кольцом.
Станко был таким не всегда, а стал после войны. Война в нем еще не умерла, временами он сходит с ума от взрывов, прикидывает, сколько лет проживет с одним легким, но никому об этом не рассказывает, даже жене и детям. Особенно детям, потому что если рассказывать младшим, то ты продлеваешь войну, а если забыть, то она умрет сама собой…
— Ты с ним спала? — перебила Света.
— Нет, конечно. — Алка посмотрела недоуменно.
— Смотри у меня, Ятоже. Не вздумай снова залезть в мою постель…
— Он мне даже не нравился! — возмутилась Алка. — Он мачо.
— Мачо? — изумилась Света. — Который облизывает одно ухо десять минут?
— Какой там! Такие швыряют поперек кровати…
— Мы вообще об одном человеке говорим? — удивилась Света.
— Черт, о нет, прости, господи, я этого не произносила! Я тебя не звала! Света, боже мой, что делать?
Читать дальше
