— Живых, но не сущих…
Мы чокнулись чашками. Он махнул пультом за плечо. Во тьме, как на гирлянде, вспыхнули лампочки. С первых аккордов я провалился в музыку, как Алиса в колодец. Просто медленно падал — и никак не мог упасть.
Прошло три минуты, вечность — пока я падал, — а комната все та же: циновки, ширмы. Круглые, во всю стену, окна. И лицо у хозяина, как прежде, глиняное. Можно запросто отломить ухо, а он даже не заметит, не обратит внимания.
Не поведет ухом.
— Откуда ты знаешь? — Я увидел, как слова застывают в воздухе.
— Недавно звонила. Про премьеру рассказывала — говорит, скоро. Вспоминали старых знакомых.
— Старых знакомых?
Это я-то старый знакомый?
— …а ты в Москве. Совсем не мертвый! — Его смех напоминал треск прутьев. — Даже наоборот.
— Полон нерастраченной сексуальной энергии.
Я спокойно показал на дверь:
— Так ведь и ты не мебелью здесь торгуешь.
— Нравятся?
Он подцепил слюны, обмазал сигарету.
— Моя школа, тщательный отбор плюс воспитание.
Я снова затянулся, выпустил. “Ладно, расскажу ему все как было. Без подробностей”.
— Интересно! — слушая, то и дело повторял он. — Очень интересно!
— Я так понимаю, говорить об этом никому не надо.
— Как твой роман? — Я решил, что пора менять тему.
Он как будто не заметил вопроса. “С курильщиками всегда так. Нужно цацкаться ” .
— “Внутренние миры”, “правила пользования”… — напомнил.
Секунду его лицо оставалось каменным. Но потом словно выдернули клапан. Черты обмякли, стали гуттаперчевыми.
— Пишу роман о девках, “Мои печальные шлюхи”.
Роман с таким названием уже существовал.
Но я решил не говорить ему об этом.
33
Мы вошли в узкую комнату. Стены гладкие, из пластика или стекла. Круглое окно, из мебели тумбочка, татами, и лежат салфетки. Небольшой алтарь с Буддой, у которого отколото ухо.
— Сначала здесь, для разминки! — Портьера отодвинулась. — Только не шуми, ради бога.
Я сел перед Буддой, зажег палочку. Дымок, петляя, потянулся к потолку. Мне вдруг вспомнился тот, что лежал у реки, по которой плыли травяные гнезда. И что смотрел он точно так же — как будто заранее знал все, что случится.
Послышались голоса, щелкнула зажигалка. Огонь за перегородкой высветил мою и тучного мужика. Они стояли в соседнем пенале и смотрели сквозь меня.
Стена была прозрачной в одну сторону.
Девушка стянула белье, выставила ягодицы. Толстяк бухнулся перед ней на колени, стал расстегивать брюки. Оголился пах, плешивый и сморщенный.
Девушка нацепила ему резину . Ухватив грудь, мужик стал ее посасывать. Она театрально застонала. Тот, кряхтя и причмокивая, покрыл девушку, и она исчезла в жировых складках.
Спина в рыжих волосках оставалась неподвижной. Зато крошечный зад двигался по-собачьи быстро. И через полминуты дело было кончено.
Девушка протянула ему салфетку, тот брезгливо оттолкнул руку. Стал искать сигареты.
— Ты женат?
— Что?!
— Женатые прячут носки в карманы.
— Да пошла ты!
Сцена была тошнотворной, но я находился в состоянии крайнего возбуждения.
34
— Ну что, готов? — Из-за портьеры высунулся Сверчок.
Стараясь не шуметь, вышли в коридор.
— Некоторых возбуждает.
Петляя по коридорам, я снова поразился, насколько просторной выглядела квартира. Как будто внутри дома имелся еще один, больше внешнего.
— Главный пункт — “шведский стол”. — Мы остановились перед стеклянной дверью.
— Угощаю, от создателей заведения.
Дверь оказалась на роликах, внутри горели тусклые светильники. От пола шли занавески, полукругом — как в репетиционном зале.
На низких топчанах у стены лежали торсы, десятки голых женских тел. Их выставили целиком, за исключением головы и плеч, скрытых занавеской. Плоские девичьи и мясистые бабьи животы. Острые и висячие груди — как в мясной лавке.
Тела призывно лоснились в сумеречном свете. Плоть лежала распахнутой, готовой к употреблению.
Читать дальше
