— Я начал играть в карты с бородатым человеком. У меня была крестовая семерка, он сказал “двадцать одно”, хотя карты его были пусты. И тогда вошел хозяин. Он стал кричать: “Я здесь хозяин! Будешь жульничать — убью тебя!”
На последнем ряду хлопнуло сиденье. Те двое, брюнет и блондинка, замолчали. Облокотившись на рояль, они смотрели на меня и беззвучно, одними губами, посмеивались. Как будто не я — они следят за мной.
Так продолжалось несколько секунд. Их красивые улыбающиеся лица двоились в крышке рояля. Они смотрели на меня прозрачными, огромными глазами. И пока я метался по залу, смеялись — беззвучно, надменно.
Презрительно.
39
Я простоял на Трешке час, но с тубусом никто не явился. Только нищий подваливал пару раз, тянул руку. А больше моей персоной не интересовались.
“Могли вычислить по IP компьютера, элементарно”.
“Операции через московский банкомат — опять же”.
“В конце концов, заметили свет в окне!”
По количеству проколов шпион из меня выходил никудышный.
“Письма-то из-за границы я отправлял с его машины…”
— Это вы, что ли?
Женщина, лет сорок. Лицо красивое, но какое-то изможденное. Нервное. Длинное дорогое пальто, под ним несуразно короткая юбка и колготки в сетку.
— Скажите, что с ним?
Схватив меня за рукава, она ловила взгляд, и я поразился ее прозрачно-голубым глазам.
— Все в порядке…
— Он жив? Ну, отвечайте!
Голос срывался, она закашлялась. Закурила — не отводя глаз. Как будто читала по жестам, по мимике.
— Вы вообще — кто?
— А вы?
Она усмехнулась, выпустила дым.
— Какая вам разница? Если рассказывать, времени не хватит. А впрочем, в двух словах можно. Можно! Смешно, правда? Вся жизнь — в двух словах…
В разговор то и дело вклинивался голос рекламщика, я взял ее под руку. В церковном сквере, где мы уселись, ворковали голуби.
— Роман длиною в двадцать лет, а не женаты. Все не бросала, надеялась. А потом — раз, и трамвай уехал, молодость кончилась. Сын вырос, женился. Кому ты нужна? Никому.
Глядя на нее, я впервые ощутил власть над ним. Я понял, что могу убить его — там, в ее сознании. Убить одним словом, освободить. Но тогда и моей жизни пришел бы конец.
Без него и мне нечего было бы здесь делать.
Я сказал, что ничего не знаю. Слышал, что он оказался в эпицентре, но выжил. И уехал по монастырям.
— Знаю, знаю… — Она устало отмахивалась.
— Эту песню я уже слышала.
— Так, значит, ничего? Пусто?
Она выбросила сгоревший до фильтра окурок и не прощаясь пошла к метро.
Только теперь заметил, что никакого тубуса у нее нет.
— Ладно, извините нервную бабу! — обернулась.
И, смешно размахивая руками, как будто слегка пьяная, пошла дальше.
Как же я завидовал ему в тот момент! Обо мне со времени Таиланда ни одна живая душа не вспомнила.
Подняв голову, я увидел на фасаде собора трех ангелов.
Клуб любителей книги собирался завтра ночью.
40
Машины шли по Пятницкой плотным потоком, заливая тротуар искусственным светом. Блики от фар падали на стены церкви Святой Троицы; на витрины мебельного магазина; желтый поток световых частиц льнул к решетке на воротах; к высоким эркерам; обволакивал посольские флаги и будки охраны. Отражения автомобилей проплывали в окнах ресторанов и бюро путешествий; винных лавок и магазинов обуви; они были на экранах банкоматов и даже в очках пешеходов, которые стекались по улицам к метро и исчезали в подземных переходах.
На четной стороне улицы, сразу за церковью, образовалась небольшая пробка. Это милицейские машины, то и дело выруливая из дежурной части, тормозили движение. Стоя в пробке, можно было разглядеть фасад отделения, принадлежавший когда-то доходному дому. Что покрыт он глазурованной плиткой, которая от времени потускнела и стерлась, а в лепнине карнизов, хоть и покрытых грязью, еще различим цветочный орнамент. Сбоку на воротах висел стенд, где под стеклом чернели портреты пропавших без вести — и тех, кто находится в розыске. Одна из створок стенда стояла открытой, и низкорослый милиционер, придерживая шапку, прикреплял новое объявление. На портрете было изображено лицо человека, мужчины. От внимательного взгляда не ускользнули бы ни его явные татарские скулы, ни узкий лоб. Ни раскосые глаза, где притаился спокойный и безжалостный взгляд. К тому же голову венчала тюбетейка, что снова и недвусмысленно указывало на азиатское происхождение оригинала.
Читать дальше
