Так, любимый прием Марининой — параллельное отслеживание действий и мыслей детектива и преступника — стал совершенно расхожим9. В некоторых романах преступники вводятся сразу под своими именами, так что, собственно, никакой загадки уже и нет.
Наконец, нетрудно догадаться, какой напиток пьют во всех женских детективах. Нет, все-таки не “Довгань дамскую”, а кофе, но, в отличие от бедного милиционера Каменской, “не пыль из банки, а настоящий, из размолотых зерен”10.
Вот и получается, что именно Александра Маринина, хочет она того или не хочет, по воле коллективного Издателя, как большой паровоз, везет за собой маленькие вагончики, в которых много-много веселых и страшных преступлений для одиноких домохозяек.
1 Некоторые единичные сыщики-мужчины, например Иван Подушкин у Дарьи Донцовой, принципиально картину не меняют, хотя, конечно, являются шагом в сторону. У Донцовой вообще главным героем является семья, что сохраняется и в “мужской” серии.
2 Названия некоторых разделов статьи совпадают с цитатами из женских детективов. Естественно, по чистой случайности.
3 О запрограммированной незапоминаемости массовой литературы писали Елена и Надежда Иваницкие в статье “Masslit” (“Дружба народов”, 2003, № 10).
4 Если быть точным, то и псевдоним “Александра Маринина” не вполне укладывается в общий ряд. Имя в наше время не слишком частое, а фамилия вообще нестандартная, поскольку образована от женского имени. Но по крайней мере на первый, пусть невнимательный, взгляд она из ряда не выпадает, глаз не задевает.
5 В телевизоре довольно часто мелькают Маринина, Донцова, Дашкова и Устинова, а в Интернете мне удалось обнаружить сайты писательниц из “Эксмо”, видно, что издательство заботится о своих авторах: Марининой, Донцовой, Устиновой, Поляковой и Куликовой.
6 Например, про роль подруги в ироническом детективе, которая изрекает глубокие истины типа “В жизни каждой женщины, дорогая, хоть один раз да встречается потрясающий блондин” (Г. Куликова, “Синдром бодливой коровы”) — или: “Эмманюэль” — это просто пособие для женщин, которые хотят похудеть” (там же), являясь по функции кем-то вроде классического резонера.
7 Приведу забавное описание бегства героини от убийцы сквозь политический митинг, когда она в зависимости от собеседника представляется по-разному (цитируется с пропусками):
“— А вы, простите? — спросил молодой человек.
— Ангелина Васнецова. Женское движение „Идущие в ногу”, — без запинки ответила Настя <���…>
— Вот что такое „Идущие в ногу”? С кем вы идете в ногу? И главное, куда?
— Куда все, туда и мы, — трусливо сказала Настя.
— Мы идем за нашим президентом, — сообщил старик.
— И мы в том же направлении, — поспешно заявила Настя. — Только отдельной группой. <���…>
— Совершенно с вами согласен! — обрадовался мужчина, оказавшийся слева. — Очень приятно познакомиться. Борисов. ГУ ГПС МЧС. А вы?
— Ге, — леденея, ответила Настя.
— В каком смысле? — набычился спасатель Борисов”.
На мой взгляд, это не только смешно написано, но и обращено к более образованному и даже более умному, чем обычно, читателю.
8 Как читатель могу только сказать, что чем дальше Маринина отходит от детектива, тем мне менее интересно ее читать.
9 Этот прием не принадлежит исключительно Марининой, но в женский детектив, очевидно, попал из ее романов.
10 Приблизительная цитата из Г. Куликовой, в различных вариантах встречающаяся у разных авторов.
Жизнь реальна, как рубашка
Евгений Гришковец. Рубашка. Роман. М., “Время”, 2004, 281 стр., с вкл., ил.
Мы хотим просто подвести итог тем данным, которые рассеяны в произведении писателя и которые мы принимаем как совершившийся факт, как жизненное явление, стоящее пред нами.
Н. А. Добролюбов, “Когда же придет настоящий день?”.
Да здравствует старушка “реальная критика”! Которая интересуется не намерениями писателя, не предшествующим его путем и исходным замыслом, а тем, что “сказалось”, — как своего рода документом “среды”, “жизни”, “эпохи” (из той же статьи). “Мы дорожим всяким талантливым произведением именно потому, что в нем можем изучать факты нашей родной жизни, которая без того так мало открыта взору простого наблюдателя. В нашей жизни до сих пор нет публичности, кроме официальной; везде мы сталкиваемся не с живыми людьми, а с официальными лицами, служащими по той или другой части…” Не в бровь, а в глаз. Прошло почти полтора века после первой русской гласности, а телевизионная картинка только усугубляет справедливость замечания подзабытого “ревдемократа”. И добротная, хорошая литература — по-прежнему жизнепознавательный для нас источник, за неимением более прямых.
Читать дальше
