Мы кофе пьем. Один из нас мурлычет.
В подборке есть еще очень страшное стихотворение “Гад” — про ящерицу, выскочившую из ящика письменного стола, где еще недавно были рукописи. С новой лексикой вроде “словозбаслововязь”:
.........................
Крошечное чудовищеце,
хоть ладонью лови.
Рыльце его в кириллице,
зубки его в крови.
И редактор Word в моем компьютере тоже окропляет это все красненьким.
Афанасий Мамедов. Свой остров. — “Арион”, 2004, № 3.
Рецензия на сборник Максима Амелина “Конь Горгоны” (2003).
“Вопрошающим и сомневающимся — Конь Горгоны: книга стихов, написанная вопрошающим и сомневающимся поэтом. И это самая большая неожиданность для поклонников его таланта, уже попривыкших видеть в Амелине прежде всего уверенного в своей художнической правоте мастера Большого стиля, безукоризненно владеющего словом и числом. <���…> „Не описать полета духа языком плоти”, — признается поэт и выдает лишь матрицу, в которой могут быть отлиты самые разные слова (не его, не поэта — чьи?), смысл которых будет напрямую зависеть от прочитанной нами книги, пережитого чужого опыта и от возможностей его усвоить. Это не поэтическое ловкачество и не кичливый вызов: „Не описать”, — говорит поэт, но сам-то ищет слова и находит, потому что знает разницу между бесплодными и плодоносящими словами, потому что живет он в эпоху слов — немощных.
Кто знает, возможно, как раз с этим и связана тоска его по векам прошедшим, когда слова умершие и умершие языки брали на себя труд и смелость передавать истины человеческого сердца. И может, именно с этим связано постоянное желание поэта соотнестись, сопоставить себя с далеким прошлым. Его поэзию называют то барочной, то классицистской, то постмодернистской — на самом же деле, сохраняя себя от сиюминутного, она, ни к чему не примыкая, не приставая ни к одному из берегов, выступает незримо островом, который кто-то, возможно, примет за оконечность материка, а кто-то — за опыт одной-единственной души”.
См. также: Виктор Куллэ, “Плодоносящая смоковница” — “Новый мир”, 2004, № 4.
В. М. Муханов. Михаил Дмитриевич Скобелев. — “Вопросы истории”, 2004, № 10.
Чуть более 160 лет назад родился человек, прозванный за пристрастие к белым кителям и лошадям “белым генералом”. Герой русско-турецкой войны 1877 — 1878 годов и среднеазиатских походов. Его гусарская молодость, всегдашние трения с начальством, военная карьера, недюжинная изобретательность, фантастическая забота о солдатском и офицерском составах (“берег солдатскую кровь”), наконец, его странная смерть — в номере знаменитой “кокотки” — сюжет для романа (Акунин уже попользовался). Скобелева называли последним представителем суворовской школы в русской армии, хоронили как легенду (не особенно любивший его Александр III прислал вдове непротокольное письмо и переименовал в честь генерала представительский корвет), в Европе и в России ему ставили памятники, его именем назвали город (нынешняя Фергана). Столичная площадь Советская когда-то именовалась Скобелевской. А прожил этот “белый генерал” на белом свете всего… 39 лет.
Михаил Одесский, Давид Фельдман. Поэтика “оттепели”. Материалы к изучению пропагандистской модели XX съезда КПСС. Идеологема “культ личности”. — “Вопросы литературы”, 2004, № 5, сентябрь — октябрь.
Скрупулезное исследование причин, в силу которых именно термин культ личности был выбран для негативной оценки деятельности политического лидера. Определение термина, предыстория и утверждение понятия, Маркс и Ницше, Михайловский и Лавров, Сталин и Струве. В документы и партийную лексику вводить термин начал, кстати, Маленков. Тут надо понимать, какая нешуточная возня поднялась: все-таки существуют варианты: “культ Сталина”, “культ личности Сталина” и просто “культ личности”. Ничего, кроме последней идеологемы, кремлевские иезуиты и выбрать не могли. Интересен лингвистический аспект дела: речь идет о некорректном использовании самого термина, прерывании смысловой традиции. Маленков же, “бесспорно знакомый с традицией, приложил максимум усилий, чтобы возвести профанное словоупотребление, явную терминологическую ошибку — в ранг нового правила. Вроде бы единственного и даже изначально известного”. Подробности — опять же в тексте. Исторический материализм а-ля Агата Кристи.
Читать дальше
