“Будить никого не буду… — подумал Василий, задержавшись с дорожной сумкой у двери. — Не буду…” И вышел.
Через полчаса он был на вокзале. Выйдя на перрон, Василий увидел в отдалении силуэт офицера. Тот стоял с чемоданом в руках и казался только что прибывшим.
“А я еду из дома…” — вздохнул Василий.
В вагоне пассажиров было мало. По одному, по двое они молча сидели напротив окон. Некоторое оживление вносила женщина с маленьким сыном на коленях. Ребенок жадно пил молочную смесь, вцепившись в бутылочку крепкими толстенькими пальчиками. Женщина то и дело наклонялась к сыну и без недовольства или нетерпения утирала платочком его подбородок.
— Товарищ капитан… Извините… Товарищ капитан! — обратилась женщина к Василию, занявшему боковое место. — Вы не могли бы нам помочь… — И ее взгляд скользнул к верхним полкам, где были свернуты матрасы. — Нужно Санечку укладывать…
— Конечно! — встрепенулся Василий, не сразу сообразив, что обращаются к нему. — Конечно!
— Ой! — спохватилась женщина, когда Василий подошел ближе. — Вы же… старший лейтенант! А я… Ну, будете капитаном! Будете!
Василий замер.
— Буду! — сказал он и, преодолевая волнение, повторил: — Буду!! Полгода, год… Никаких вопросов!!
ВИКТОРИЯ
Было ясное летнее субботнее утро. Эдуард Троепольский, предприниматель средней руки, ожидал со спокойным сердцем в коридоре фирмы “Русские газоны” назначенного часа. Он заметил, что потолок и стены окрашены в спокойный бежевый тон, и согласился с мыслью о замечательном утре, несмотря на странную спешку представителя фирмы — фирмы состоятельной, судя по диковинному трехцветному фасаду здания и дорогим автомобилям неизвестных марок на черной полосе стоянки.
Никогда прежде Троепольскому не приходилось обращаться в подобные организации и уж тем более писать заявку на скашивание травы каким-то “совершенным методом газонокошения”. Однако он понимал, что выращивание газона есть дело кропотливое и хлопотное, поэтому разумней будет начать с осмысленной, выверенной тактики профессионалов, нежели браться самому, полагаясь на почву, погоду и выгодный случай. Но как сберечь тишину и покой, нелишние теперь и в его семье? К счастью, обожаемая жена Троепольского находилась в положении, утаивая по доброй воле именной месяц наследника.
Так или иначе, но предприниматель был обрадован и от чистого сердца желал своему первенцу земного благополучия. Он потянулся в кресле и скрестил на затылке пальцы, радуясь на вздохе размеренному течению дней. Именно в семье, считал Троепольский, будущее человека, в одиночестве способного лишь на слабую имитацию с обязательными прегрешениями и уловками.
Эдуард взглянул на часы, но не успел разглядеть и минутной стрелки, как из двери, казавшейся до сих пор гладкой бежевой стеной, вышел застенчиво улыбающийся человек в скромном черном костюмчике.
Незагоревшее и тонкое лицо его, еле заметно подкрашенное кровью под кожей, было белее снега. Возможно, допустил предприниматель, пожимая протянутую некрепкую кисть, они как-то наслышаны обо мне, о моих достижениях и перспективах и теперь вот хотят навести мосты, изобразив все в лучшем виде. Как будто в груди каждого из них бьется сердце доброе, бескорыстное.
— Прошу вас, — проговорил представитель, склонив голову чуть набок, и широким жестом руки предложил обозреть кабинет.
Насыщаясь ароматом уютного и простого убранства, Троепольский присел в мягкое кресло, с благодарностью принимая сигару. Все формальности были улажены задолго до его прихода. Минут десять-пятнадцать потребуется для визита. Попутно приятно будет в новом человеке обрести друга, которому не чужда семейственность, ценность продления рода, способность выделить самого себя из толпы уже после смерти на долгие годы.
На свободном от бумаг столе представителя стояла в светло-коричневой резной рамочке фотография жены и детей. Настолько качественная, что Эдуард без труда разглядел ресницы малышей.
— Ваша? — с легким кивком поинтересовался Троепольский.
Пройдет некоторое время, и он сам сможет с первым встречным легко заговорить о своей семье и без лишних уговоров и допытываний проговорить до рассвета.
Представитель улыбнулся.
Как понял Эдуард, тому было очень приятно любое упоминание о близких. На вид человеку было около сорока. Ослабленный кабинетной работой, он едва ли когда отважится бороться на руках с грузчиком, плотником или автомехаником. Не говоря уже о каменщике, чей страшный окрик из-под темной арки строящегося дома напугает до смерти.
Читать дальше
