Тут стеклянные двери, прожевав очередную порцию пассажиров, на секунду закрылись. Выставленный на улицу хвост толпы погрузился в рассветную тишину. Никите на лицо с неба упала капля и щекотно скатилась по щеке за воротник.
Двери снова отверзлись, и из недр земли вылетел женский визг:
— КАК ВАМ НЕ СТЫДНО?!
— Что происходит? — спросил Никита у ближайшего соседа по давке.
— У тебя телевизора нет, или как? — раздраженно отшил Никиту сердитый мужчина в мокрой шапке из дворняги.
Телевизора у Никиты не было.
— С первого числа все льготы отменили, теперь пенсионерам надо проезд оплачивать, а они не хотят, — объяснила Никите словоохотливая дама в больших очках, как у черепахи Тортиллы. — Стоим и ждем, кто кого: старики служащих метро или наоборот. Неужели теперь так каждый день будет?
— Не будет! — злорадно заверил разговорчивую гражданку пессимист в псиной шапке. — Будет еще хуже! Россия вообще на пороге страшных времен! Помяните мое слово!
Женщина испуганно замолчала, поджав губы, и постаралась отодвинуться от собачьего прорицателя.
Метро поднатужилось и втянуло их внутрь. Перепалка у турникета уже приближалась к истерике.
— Хорошо, я заплачу! — говорил дед с сумкой на колесиках тетке в синей форме. — Я сейчас выну из кошелька эти паршивые десять рублей и тебе их отдам, чтоб ты подавилась! А потом пойду и лягу на рельсы!
— Да я сама сейчас на рельсы лягу! — всхлипывала женщина, грудью закрывавшая проход в метро. — Вы поймите, это не я вас не пускаю, а правительство, которое такой закон приняло!
— Нет, нас не пускаешь именно ты! — отвечал дед голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Ой, делайте что хотите! — в сердцах кричала защитница турникета и уходила плакать в свою стеклянную будку.
В открытый проход победоносно устремлялись вчерашние льготники. Пробка начинала рассасываться, как вдруг на пути у пенсионеров и инвалидов вырастал плечистый милиционер. Битва возобновлялась.
— Скажи-ка мне, бабушка, ты на выборах за кого крестик ставила? Небось за Путина? — вкрадчиво спрашивал мент у согнутой в колесо старушки, тихой сапой пытавшейся пробраться в метро.
— За него, милый, а за кого же еще? — охотно отвечала бабка.
— Так вот иди в кассу и покупай билет! — неожиданно рявкал милиционер во всю мощь своих правоохранительных легких. — В следующий раз будешь думать, за кого голосовать. Если доживешь.
— Смотри, смотри. — Никиту толкнул в бок толстеющий и лысеющий юноша. — Когда еще такое увидишь: мент против власти агитирует! У милиции тоже все льготы отняли, вот он и лютует! Идиоты, сами себе могилу роют! Ведь голодная милиция, а тем более армия, случись что, не станут поддерживать государство, которое их не кормит, а перейдут на сторону восставших. И никакая присяга не удержит, когда с той стороны сладкой косточкой поманят! А начнется это скоро, я тебе говорю как политический обозреватель самой популярной отечественной газеты. Не сегодня завтра уже пойдут федеральные трассы перекрывать.
Интуиция журналиста не подвела. Дороги стали перекрывать в тот же день. Никита услышал об этом уже в поезде, по радио. Ночью весь вагон не спал. И стар и млад, не умолкая ни на секунду, обсуждали политику. Путешествие из Москвы в Петербург превратилось в бурный митинг на колесах.
— Долой зурабство! — кричал усатый мужичок в растянутой майке, браво стуча по столу резным подстаканником.
— Правильно! — горячо соглашалась его пожилая соседка, не забывая при этом спасать от ударов подстаканника недоеденную курицу в фольге. — А этого Зурабова надо четвертовать на Красной площади, чтоб другим неповадно было у нищих из шапки копейки таскать!
— Господи, а жить-то дальше как? — испуганно твердила, выбиваясь из общего гневного тона, бабка в платке, повязанном по самые брови. — Скорей бы, что ли, помереть!
Никита внезапно почувствовал себя виноватым.
Колыбель русской революции встретила его в восемь утра обездвиженным Невским и парализованной Садовой. Под мелким осенним дождиком на перекрестке молча стояли тысячи стариков. Казалось, они провели здесь всю ночь. Казалось, они никогда больше не сдвинутся с места, не разойдутся по домам, не сядут в пустой трамвай, гремящий в сторону Охты, не будут покупать свежий хлеб в полуподземной булочной на Казанской.
Читать дальше
