Тормознуть у магазина
с пиететом попроси.
Ночь предельно аллюзивна
в этом радиотакси.
Отвратительной отравой
я нисколько не согрет.
Нет руки со мною правой!
От ментов защиты нет!
Им ни холодно ни жарко
в эти поздние часы…
Нужно ехать мимо парка,
мимо лесополосы.
Ночь размыта, иллюзорна.
Слезы пьяные сморгни:
как гранатовые зерна —
габаритные огни.
Ночь беззвездна, безвозмездна,
безусловна — впереди…
У знакомого подъезда
просыпайся — выходи.
Дверью хлопаешь — тирада:
“Закрывай… нежнее дверь!”
Ночь — почти из Фицджеральда.
Но не здесь и не теперь.
Возвращение Синдбада.
Чутко спят жена и дочь.
“Где ты шастал?”
…Все как надо.
Вот и славно. Ночь как ночь.
* *
*
На глаз обстановка прикинута.
Заранее снимешь очки:
стоят, ожидают какие-то,
гася торопливо бычки.
Нашел, где собаку выгуливать.
Такие стоят типажи —
не спросят ни денег, ни курева
(хоть загодя сам предложи).
Ни спичек не спросят, ни мелочи.
Кто здесь наиболее крут —
поведают (долго ль — умеючи?).
Собаку в расчет не берут.
Собака должна быть над схваткою.
Задумчиво смотрит сквозь них:
в бурьяне, за мусорной свалкою,
двусмысленный ракурс возник.
Покажут (умеючи — долго ли?),
чем славится жуткий пустырь:
не то упыря ухайдокали,
не то объявился упырь…
Поди распознай в современниках
— чего не видал отродясь.
Примчится собака в репейниках,
почуяв зловещую связь.
Привиделся кто-то?.. Кто именно?
Не сразу заметишь подвох.
Очки надеваешь — всё вымерло.
Всё мусор и чертополох.
* *
*
В слепом доверье к атропину —
зрачок расширен и предвзят.
Пейзаж размыт и опрокинут.
Обескуражен прежний взгляд.
Остатки верного мне зренья
— при беспощадном свете дня —
ретировались в увольненье,
залив глаза, как солдатня.
Стоишь, оглядываясь глупо,
не различая ни черта.
Куда ни ступишь — всюду клумба,
бордюр, запретная черта.
Опасный мир себя покажет —
слепя, сверкая, мельтеша!
В миг отчуждения — вот так же
замрет растерянно душа.
Минувший опыт выйдет боком…
Психея-бабочка спешит
покинуть скучный склочный кокон:
он окончательно изжит.
Неловко будет на свету ей:
и этот блеск солдатских блях…
и колебания петуний
при отягчающих шмелях…
Куда уволится Психея,
когда скомандуют отбой?
Куда подастся, не имея
гроша и тела за собой?..
Куда ей дальше-то деваться,
расставшись с тем, что было мной?
Когда придется отдуваться
за всё — одной.
РОМАН ПЕРЕЛЬШТЕЙН
*
ДЕНЬ ФЛАГА
Маленькая повесть
Перельштейн Роман Максович родился в 1966 году в Казани. Окончил Казанский инженерно-строительный институт, а также Литературный институт и заочное отделение сценарного факультета ВГИКа. Защитил кандидатскую диссертацию, член Союза российских писателей. Прозаик, печатался в журналах “Октябрь”, “Юность”, “День и ночь”. В “Новом мире” публикуется впервые. Живет в Москве.
Мне кажется, что я находился в той душной комнате с широким подоконником. Ветер вяло теребил марлевую занавеску. На забранную голубым колером штукатурку метнули полевой цветок. Этот нехитрый способ освятить барачные хоромы назывался накатом. Валик с трафаретом окунали в ведро с золотой краской, а затем одним точным советским движением наносили узор. Половину комнаты занимал черный дерматиновый диван, кишевший клопами. Кровососы не трогали хозяйку, медицинскую сестру Нюсю, но поедом ели постояльцев. Поэтому квартировавшая у Нюси семья Тарнопольских спала на полу, окатывая доски, по которым шли толпы оголодавших постельных клопов, водопроводной водой. Влажные плахи в этот утренний час тускло блестели. В них отражалось июльское серо-молочное небо тихоокеанского побережья. Но и на полу Тарнопольские были атакованы клопами, которые сыпались с потолка. Так Владивосток встретил моих будущих родственников.
Читать дальше
