— Не кизди. Сегодня День Победы.
Японец сел.
— А ты прикольно по телефону разговариваешь. Я даже думал, спецом голос подделываешь.
— Иди ты!
Японец отпил пиво и потянулся:
— “Смерть, где твое жало?”
— Что?
— Вот, над столом написано. Сидишь, а сам не видишь.
— А, это... Миссионеры какие-то. До меня сюда ходили. Потом Опа им под зад дала.
— Прикольно. У смерти — жало. Как у мухи.
— У мухи нет жала.
— А что у нее?
— Не знаю... Да посиди еще, говорю, куда торопишься!
Японец конечно не Витек, Витек все понимал, а Японец только свои иероглифы. Но Витька уже не вытащишь.
Потом я пошел домой опять вспомнил убийство не знаю почему, как он тогда подвалил: “дай денег!” Я говорю, “а зачем, можно спросить?” Ну, вежливо. А он: “хочу начать новую жизнь”, а от самого блин как от винзавода. “Мне, говорит, в Ташкент нужно, у меня там бабка при смерти, мне ее похоронить надо! А денег нет!” А у меня реально тоже не было, только на проезд, я ему так и сказал. А он: “что, западло?” И поехал на меня матом. Я его оттолкнул, а он на меня полез, и опять своим матом, я терпел, но когда он сказал ТВОЮ МАТЬ я не смог и ударил ударил что он отлетел и об столб черепом потому что человек любые слова может вынести а такие не может я и ментам это сказал а они суки улыбались но потом сами сказали что про мать нельзя. Но чтобы смертельно об столб этого я не хотел, мне его самого жалко было и я об этом много думал. Мне еще его слова про НОВУЮ ЖИЗНЬ как будто их слышу я ведь тоже хотел в Казань к тетке новую жизнь а получилось что из-за своих слов никто из нас новую жизнь не начал. Правда теперь я знаю Психологию, но компьютер же все-таки лучше, компьютер всем нужен, а психолог только тем у кого психологические трудности как у Японца, который ошизел на своих иероглифах уже. Ушел тогда их учить а я домой, прихожу мать телевизор какой-то дебильный фильм про войну, повернулась ко мне: “чего нового?” Да, говорю, одной бабке психологическую помощь оказал, она до Берлина дошла. Мать говорит: “Иди тимуровец, картошка на плите”.
Я поел и лег чтобы заснуть, так за стенкой опять концерт начался, руку даю, что там не кайф, а горе, она нечеловеческим голосом воет, я быстро оделся, мать: куда? я говорю: туда, она опять орет! Мать вскочила: “не ходи, слышишь? Если орет, значит надо!” А я уже в подъезд выбежал, потом во двор, потом в их подъезд, добежал до их этажа, стою, звоню, звоню, ОГЛОХЛИ они там что ли?!
Андрей Дмитриев
*
ВОЗВРАЩЕНИЕ СИНДБАДА
Дмитриев Андрей Владимирович родился в 1972 году в городе Доброполье Донецкой области. Окончил факультет журналистики Киевского государственного университета им. Т. Г. Шевченко. Стихи публиковались в альманахе “Стрелец”. Соавтор и составитель сборников “Дикое поле. Стихи русских поэтов Украины конца ХХ века” (2000), альманаха “ДвуРечье. Харьков — Санкт-Петербург” (2004). Инициатор и редактор издательской серии “ДвуРечье”. Автор книги стихотворений “Сторожевая элегия” (2004). Работает редактором, живет в Харькове. В “Новом мире” публикуется впервые.
* *
*
Замедлен отсчет. Оклемаемся за год.
В забитом поселке — достаточно выгод.
Спокойное русло и тихая заводь —
из дней непутевых приемлемый выход.
Вот так и должно быть. Автобус уехал.
И следует оцепененье, в котором
тебя забывать — с переменным успехом,
в себя приходить — с пасторальным восторгом.
Вот так и должно быть. Поля в отдаленье:
за розовым — синее. Клевер. Люцерна.
И всё основательней рубишь поленья,
от гиблой любви отвыкая усердно.
И так погодя затеряешься между
чужими, утешишься рядом с чужими.
И впору зарыть документы, одежду —
и впору другое прикидывать имя.
Дальнейшие действия неторопливы,
чтоб длить равновесие — жгучее счастье в
укромном дворе, в обрамленье крапивы.
Уют устаканен. Крестьянин участлив:
“Сойдешься с приезжей учителкой умной…
А можно — какую попроще деваху.
И живностью обзаведешься и уймой
детишек. Отъешь себе круглую ряху”.
Везде обещание свежей фактуры —
Читать дальше
