Мир, несмотря на войну, лихорадочно развлекается: скачки, бильярд, бега на верблюдах, фигурное катание, роскошные аукционы… Только почему-то из этого развеселого бедлама плывут и плывут пароходы, и по трапам спускаются на землю Нового света еврейские женщины с детьми, в глазах которых какая-то совершенно недетская серьезность.
Немцы тем временем играючи занимают Европу. Кадры частей вермахта, марширующих по Елисейским полям, горящие русские пашни, разрушенный Смоленск озвучены веселой немецкой песенкой с рефреном “Мюзик, мюзик, мюзик…”. Советская официальная пропаганда тоже не дремлет: бархатный голос Левитана внушает, что все в порядке, Москва живет нормальной, обычной жизнью, работают кафе, рестораны… Любовь Орлова, улыбаясь, пьет кофе за столиком, в то время как колонны пленных русских солдат уже обреченно пылят по дорогам.
Война идет, тонут корабли, горят нефтяные вышки, гибельный ветер врывается в города… От войны не укрыться. Организуется новый военный порядок: патрули на улицах, комендантский час, проверка документов… Женщины встают к станкам — самоотверженно сверлят, пилят, строгают, делают бомбы и самолеты… Со скрипом вертятся шестеренки истории, однако цивилизация еще сохраняет привычные формы: бурлит уличное движение, машут палочками регулировщики…
Но вот изящная пианистка садится к роялю, и на первых тактах “Турецкого марша” самолеты принимаются сбрасывать на землю тысячи и тысячи бомб… Вид сверху: бомбы летят к земле, покрывая ее черными кружками разрывов. Внизу мечутся охваченные ужасом люди, ищут спасения в подвалах, в метро, в подворотнях, под деревьями, среди кладбищенских плит… Переполненные бомбоубежища, горящие города, гигантские языки пламени, рвущиеся из окон, и на последних тактах волшебной музыки — жуткая панорама выжженной, черной земли. Эмоциональный контраст между хрестоматийной гармонией “Турецкого марша” и апокалипсисом чудовищной бомбардировки создает ощущение полного и безжалостного краха иллюзий — иллюзий культуры и цивилизации. Все эти люди, жившие в уютном, “моцартовском” мире, не думали, что с ними может произойти самое страшное. Но оно произошло.
Потом, выйдя из убежищ, они горестно разбирают завалы, выносят трупы… Наступает голод и холод, дети рубят на улицах пни, собирают щепки… Огромные очереди за супом и хлебом. Голодные детские глаза… Крутятся шестеренки войны…
Мужчины воюют, меся грязь сапогами, натужно пытаясь вытянуть мир из трясины тотального взаимоуничтожения. Но запас сил и ресурсов жизни уже почти что исчерпан. Смерть угрожает каждому. Тысячи несчастных бредут куда-то с пожитками, в надежде спастись. Других насильно заталкивают в вагоны и везут в газовые камеры… Вторая кульминация, безмолвный реквием, — несение сотен и сотен крестов на негативном изображении.
И вот — перелом: русский солдат протыкает штыком изображение Гитлера. Вновь иностранные военные вступают на площади европейских городов и маленьких деревень. Их встречают цветами. У них ордена на груди… Их лица в морщинах, в глазах — печаль. И все-таки — счастье, близка победа! Люди танцуют на улицах. Генералы союзных армий пьют вино в обществе прелестных военных женщин. “It is only beginning” — надпись мелом на боку новой, красивой бомбы, которую грузят в блестящий, новенький самолет; японский малыш с недоумением смотрит на небо… На этом шестеренки войны останавливаются. Солдаты возвращаются к семьям. По тем, кто не вернулся, рыдают безутешные вдовы…
И вновь концерт — в разрушенном католическом храме. Симфонический оркестр играет Гайдна, и под эту музыку возрождается мирная жизнь. Разбирают завалы, строят дома, сажают деревья, развешивают скворечники… Ненужные игрушки войны выбрасывают на свалку, меняют разбитые ботинки на новенькие сандалии, и вновь — Рождество, мюзик-холл, показы мод, утром на работу, вечером в кафе или в кинематограф… Кончается фильм газетным сообщением, что русские открыли секрет создания атомной бомбы, и цветным ядерным грибом до небес.
Что это было? Зачем? За что? Почему? — Нет ответа. Нет правых и виноватых, нет победителей и побежденных. Только иррациональная страсть к самоуничтожению и в той же мере неистребимое стремление выжить, сохранить жизнь. Никакой политики, никакой идеологии. На месте всех возможных ответов — большой знак вопроса.
Фильм, безусловно, делает свое дело — он полностью выбивает почву из-под ног, демонстрируя неудовлетворительность всех привычных интерпретаций и объяснений по поводу причин величайшей катастрофы ушедшего века. Ведь все это было . Каждый кадр этой хроники — частица подлинной реальности. Можно пытаться объяснять ее так и этак: обвинять Гитлера, обвинять Сталина, обвинять западных политиков, допустивших войну, обвинять людей-винтиков, позволивших себя оболванить… Можно не обвинять никого. Позиция авторов — сухой и мудрый скепсис по отношению к человечеству. Что ж, взгляд достойный и реалистический. Это лучше, чем массовый гипноз агрессивных идеологических мифов, использующих насилие прошлого для обоснования насилия в будущем.
Читать дальше
