“Вожделение” недаром помещено после рассказов об утерянном оправдании жизни: оно посвящено послежизнию, прожиганию обанкротившихся смыслом дней. Встреченная героями старушка, которую решено довезти до дому, вносит надлом в привычную линию загула. Она — шанс героев на нетривиальность дня, но воспринимается ими как напоминание о “безнадежности” и “печальном бессилии” старости, против которых и направлен их взбрык вожделения.
В зазвучавшей с первых же фраз рассказа музыке радости постепенно проступает гул рока. День очередного праздника становится днем судным. На одной чаше весов — светлые радости дружбы (встреча героев) и добра (спасенная старушка, вынесенное ею молоко как повод к чистому воспоминанию детства). На другой — черные радости хмеля (в винной беседе впервые открывается потерянность героев, их усталость для веры), радость безудержности (слияние лихих и отчаянных нот в шумном концерте бани), наконец, радость падения (секс втроем, порой ошибочно принимаемый читателями за основной сюжет рассказа). Покачнувшаяся в сторону бездны, жизнь мстит за себя, ставя героев перед лицом их собственной тьмы. Ночная шалость оборачивается сестрой злодейства: в случайно увиденных телекадрах герои с ужасом узнают возможный духовный итог своего разгульного малодушия. “Шел югославский фильм. Горели дома. Бегали люди. Гнобили сербы хорватов. Или наоборот. …На переднем плане жестко, как будто не в кино , трое насиловали одну. Двое сидели на ее руках и курили. Третий трудился, как мир, труд, май … вытащил из ножен нож и воткнул в живот той, что лежала под ним. … Заиграла веселая музыка . Пуще прежнего заплясало пламя по домам”. Диссонанс праздничных мотивов и трагической жизни (“панихида с танцами”), легший в основу всего рассказа, в этих словах достигает своего апогея. В финале эти переплетавшиеся доселе мелодии очищены от смешения и разделены, так что становится ясно: не было радости в блудной заплутавшей жизни, и нет оправдания потерявшим свет1.
№ 17 — 21. Рассказы последнего мини-цикла книги посвящены страстям и страданиям. Как уже говорилось, в мире Новикова жизнь лишена логики и законов, хотя его герои все время пытаются логическую предсказуемость и объяснимость жизни — навязать.
Герои этих рассказов — бизнесмены, и это не случайно. Именно деловые люди, по Новикову, первыми попадают в ловушку схематичной, инерционной, предсказуемой жизни. Именно они воображают себя “в праве своем”, вдыхающими “заслуженный воздух”, всесильно контролирующими свою судьбу. Мир бизнеса, наиболее ярко воплощающий хищнические законы общества, изображен Новиковым сатирически, как мир псевдосвободы и псевдосилы.
Любопытен сюжетный ход: в каждом из этих рассказов герой-везунчик, герой-богач по ходу жизни оказывается сопоставлен с кем-то, представлявшимся ему неполноценным. Зеркальным братством с бизнесменами оказываются связаны пенсионерка (“Подпись Домина”), пьяница (“Красивые люди”), бомж (“Sectio”), инвалиды (“„Накормимте же голубей””) и фантастическая сирота — девочка-клон, донор органов для богатых больных (“Кло”). Пенсионерка осмеливается противостоять мифической власти всесильного Домина. Инвалиды, которых наняли как щит от налогов, оказываются честными работниками и лихими, как будто из племенных жреческих времен, танцорами, и, по иронии судьбы, именно одного из них вынужден просить о помощи хозяин “инвалидного” магазина. И как бы ни казался немец Адольф правильней, удачливей и “красивей” русского пьяницы дяди Пети, итог их судьбам, на миг пересекшимся на русской свадьбе пасынка Адольфа, автор подводит по-своему — по мерке отпущенной им свободы, по качеству их порывов. Смерть дяди Пети описана как прекрасная, потому что в ней выразились радость и воля всей его жизни. “Дальнейшая” же — после того русского, свадебного, лихого дня — “судьба Адольфа неинтересна”.
Сложнее отношения богача и убогого в рассказе “Sectio”. Когда-то по легкомыслию погубивший бездомного, герой не сумел избавиться от чувства вины и постепенно стал доживать жизнь своей невольной жертвы. Притча о гордыне повторится, когда он, уже сам бомж, встретит похожего на себя самоуверенного молодого человека — своего тезку и второго героя рассказа. Пока бывший властитель жизни вспоминает о страстях и страданиях своей судьбы, его уже вскрывает его молодой двойник: безымянно умерший на снегу, бомж стал учебным пособием для студентов-медиков. В образе этой погубленной жизни видно предупреждение молодому гордецу, и мы гадаем: что победит в нем — соблазн легкого успеха или трудные мысли о его неоднозначности?
Читать дальше
