Священник — старый такой дед. Глаз не видно за бровями, но какая-то хитрость человеческая оттуда посвечивает. Шевелюра буйная, русая, с глубокой сединой. Руки морщинистые, спокойные.
— Ты чего задом к алтарю крестишься?! Скажи народу “простите, люди добрые”, а креститься-то не надо.
Я от такой встречи перепугался даже:
— Простите, батюшка, как-то растерялся, само собой вышло…
Этого он уже не слушал.
Потом опять удивил:
— Ну давай рассказывай: пил, курил…
Я опешил. Обычно священники терпеливо ждут, когда кающийся разговорится сам, и лишь слегка направляют его речь. А тут вона чё: пил-курил…
— Отец Николай, болен я.
— И чем это? — Меж бровей блеснули голубые глаза. Взгляд усталый, но неравнодушный.
— Рак у меня.
Тут он сам немного растерялся — руки забегали.
— Ну и что, что рак. Ко мне многие излеченные ходят.
“А неизлеченные?” — подумал я.
— А потом, ты знаешь, — он взял меня за руку, — сейчас такая медицина пошла. Из-за денег и соврать могут.
— Да я сам врач. Знаю все.
— Врач не врач, какая разница. Ко мне недавно приходил один такой же врач. Поставили диагноз ему. Он все, раскис совсем. А потом проверили — ничего и нет. Вот так-то. Может, и у тебя нет ничего.
— Отец Николай, у меня сил не хватает. Плачу все время. А это значит, веры нет. Страшно мне.
— Ты в церковь чаще ходи и держись. Держись, понял? — Совсем по-мужски, а не по-церковному он тряхнул мою ладонь. И смотрел мне прямо в глаза. Тяжело, грозно и в то же время понимающе и поддерживающе. Потом властно склонил мою голову, накрыл ее епитрахилью и забормотал слова, которые я должен был слышать, но не слышал.
После исповеди я попросил отца Николая разрешить мне причаститься, хотя накануне я не вычитал ни одного текста для приготовления к причастию.
— Иди, иди, причащайся. Обязательно!
Я вернулся на место. Вернее, на другое место — та лавка была занята уже. Причастился. Дождался проповеди, которая показалась мне интересной. А затем целования креста. Толпа двигалась медленно. Но наконец поредела, я встал и поковылял к священнику с крестом. На удивление, это был отец Николай. Видно, народу было много, и он помогал настоятелю.
Меня буквально вытолкнуло к нему. Он сунул мне в губы крест, а потом, осадив жестом прихожан, дал мне половинку большой просфоры и сказал что-то хорошее. Такие вещи обычно дают детишкам. Я, едва не плача (да нет, плакал уже), подошел к женщинам, которые раздавали святую воду и просвирки. Быстро выпил чашку, сжевал просвирку и отошел в угол. Где и понял, что отец Николай поддержал меня прежде всего как мужик мужика и сделал все, что мог, как священник.
Не последний
Остро ощутил, что этот день не последний. Сегодня мне не умереть. Все работает. Кое-как, но работает. Правда, вчера выпил лишнюю таблетку феназепама, и приходится продираться сквозь какую-то дымку в голове. Плюс к тому резкий понедельничный депресняк — все люди на работе, а я дома. Считать работой то, что луплю по клаве как попало, нельзя. За работу дают деньги. А за эти каракули не дают. Да еще посмеются. Писатель, блин. Хотя я и вправду писатель. Мне наконец из Москвы привезли членский билет. Так что доебаться до меня с этой стороны трудно. Надо сделать кофе, он гоняет кровь быстрее. Правда, вредновато, но…
Итак, сегодня я не умираю (осторожно так думаю, поглядывая на кусок серого неба, видного из окна, — там могут быть другие виды на меня).
Исходя из этого у меня должен быть график всего, что сделаю сегодня.
Перво-наперво прочитаю положенные молитвы. Эх-х… уже нарушил, не прочитал, а сел писать. Второе — позвонить маме, как она там? Мне кажется, что моя болезнь поднимает ее, держит. Мама просто считает своей обязанностью помогать мне. И поэтому редко жалуется на недомогания и болячки всякие. Хотя попробуй порыскай по всему городу в поисках нужных лекарств, посиди часами перед закрытыми дверями медицинских чиновников. Ебаный советский сервис. Тем не менее вывод парадоксальный — мой недуг заставляет маму открывать последние резервы и бороться вместе со мной. Надолго ее хватит?
Надо написать письмо старшей дочери в Америку. Соврать что-нибудь или обойтись промежуточными фразами. Но написать надо. Давно не писал. Два дня.
Читать дальше
