“Я однажды спросил Тарковского, почему в его кинематографе отсутствует юмор, он удивился, сказал, что как-то никогда даже не задумывался над этим. <���…> Но у Тарковского иногда тоже есть юмор, если присмотреться. Как вот гаечку бросают в „Сталкере”, передвигаясь по Зоне. Но это такой несмешной, интеллектуальный юмор”.
Павел Пепперштейн. Эпоха аттракционов. — “ OpenSpace ”, 2011, 5 января .
Отрывок из рассказа. “Наконец наступила „Эпоха аттракционов”, и власть имущие (среди них высшие государственные чиновники, военные, ученые и экономисты) оценили величие (Даниила. — OS) Андреева и его видений. Тогда, в 2088 году, был создан грандиозный РОЗАЛЕНД — парк аттракционов, целиком на основе духовидческих прозрений этого заключенного. В то время в недрах капитализма уже отчетливо зрела совсем другая система, и точно так же, как некогда капиталистические мотивы маскировались под нечто совсем иное, теперь — новая странная сакральность прикрывалась фальшивой маской наживы. Аттракцион был стилизован под коммерческий, но на самом деле таковым не являлся, и все деньги, что он приносил, втайне сжигались в одном из его миров”.
Юрий Пивоваров. “Историю придумывают историки”. Беседу вели Даниил Дондурей и Нина Зархи. — “Искусство кино”, 2010, № 10 .
“Почему Гитлер в 20-е годы побеждал всех на митингах? Среди прочего потому, что нацисты стали впервые использовать на митингах рупоры. Громко, отчетливо, грозно. Между прочим, массовый успех Лютера в начале XVI века был связан и с тем, что он придумал листовки („помимо” того, что он придумал лютеранство) — более эффективный способ распространения информации. И тем не менее я думаю, что и Лютер и Гитлер победили не поэтому…”
“Кто виноват в национал-социализме Германии? Прежде всего, великая немецкая культура. Лютер — основополагающее для нее имя; этот великий религиозный реформатор мечтал об уничтожении евреев”.
Александр Привалов. Об одичании. — “Эксперт”, 2010, № 50, 20 декабря .
“<���…> важнейший итог десятилетия и состоит в том, что серьезное обсуждение вот такого [школьного] стандарта стало возможным. Десять лет назад ничего подобного просто нельзя было произнести вслух. А теперь и произнести можно, и — после косметической правки — провести через Думу можно, можно и реализовать. Если это не называется одичанием, то слово существует зря”.
Александр Привалов. Война с последним союзником. — “Эксперт”, 2011, № 2, 17 января.
“<���…> государство не хочет выполнять свои обязательства. Оно хочет карать семью, обвинив во всех бедах детей одну ее. Спору нет, семья в нашей стране сейчас не в лучшем состоянии: и бедных семей много, и пьяных семей много, и асоциальных. Да и сама идея классической семьи шатается. И одичанию — в частности, нарастающему насилию — семья противостоит плохо; все так. Только замены-то ей нет. Кроме семьи, одичанию противостать некому; она единственный сегодня ощутимый островок страшно дефицитных в России доверия и солидарности”.
Приключения слов. Постмодерн сменился новым обращением к реализму, — считает писатель Сергей Шаргунов. Беседу вел Илья Толстой. — “Российская газета” (Федеральный выпуск), 2011, № 5, 14 января .
Говорит Сергей Шаргунов: “Если угодно, называйте меня „народником”. Социальность вернулась. Постмодерн сменило новое обращение к реализму, омолодившемуся через авангардные приемы. Люди изголодались по „правде жизни”. Сейчас будут в цене романы о судьбе обычных людей — инженеров, офицеров, таксистов. На фоне филологической и гламурной глади — это тоже экстремальные вызовы”.
Петр Разумов. Поэты пришли сегодня. — “Топос”, 2011, 27 января .
“Вспомнил один вечер. Это был один из лучших поэтических вечеров за мою недолгую зрительско-читательскую практику. 2004 год, я тогда только вышел к людям, все было ново и интересно. И меня занесло на Гороховую улицу, в кафе „ZOOM” (оно и теперь существует, но хозяйка отказалась от литературной программы), где Арсен Мирзаев устраивал чтения, в том числе молодых — была Алла Горбунова (теперь довольно известное имя) и Настя Денисова. На Алле была надета футболка с изображением Егора Летова. Я тогда, признаться, обомлел. От всего: от молодости, наглости, бабскости, мата и откровенно-сентиментальных стихов двух очень разных, но таких подходящих друг другу девочек. Позже Настя как-то успокоилась (повзрослела?), а Алла подружилась с мэтрами и стала по-шварцевски петербургской. Но то, что я видел тогда, да и все видели и слышали: публика чуть ли не стонала, открыв рты, останется навсегда: даешь рифмы, даешь задор, даешь женскую любовь! Вероятно, так чувствовали себя первые революционеры, когда выходили на свои маевки. И это не имеет ничего общего с пьяной бритой эсэркой N, которая просто матерится и орет о пустом. Здесь был талант”.
Читать дальше
