См. также: Наталья Трауберг, “Он умер, потому что повзрослел” — “Огонек”, 2004, № 9 ; “Я не знаю, как рассказать, что в семидесятые годы в Москве жили люди, дававшие христианские обеты написать или перевести книгу ради конца советской власти. Сегодня в это никто не поверит. Тем не менее это было так, и в больницу ко мне пришел однажды Аверинцев — рассказать о третьей книге трилогии Льюиса „Мерзейшая мощь”. Он пересказал мне этот толстенный роман так, что я взялась за перевод и к восемьдесят третьему году закончила, ибо дала обет во имя краха советской власти. Обет мой, видимо, был услышан, и наступило то, чего все мы так ждали. Мы вовсе не питали иллюзий, что это будет прекрасно. Мы надеялись лишь, что кончится гнет. <���…> С восемьдесят шестого началась плата за распад империи и за все наши обеты”.
См. также — Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II направил соболезнование в связи с кончиной академика С. С. Аверинцева его вдове Н. П. Аверинцевой: “<���…> В трудные годы нашей истории такие работы Сергея Сергеевича, как „Поэтика ранневизантийской литературы”, „Культура Византии IV — первой половины VII века”, „От берегов Босфора до берегов Евфрата”, помогали многим нашим соотечественникам найти дорогу к Церкви, а его поэтические переводы Ветхого Завета позволяли донести до современников смысл и красоту библейских текстов. Молюсь, да упокоит Господь душу раба Своего Сергия в селениях праведных. Вечная и блаженная ему память” (“Литературная газета”, 2004, № 9, 3 — 9 марта).
См. также: Рената Гальцева, “Высший дар” — “Литературная газета”, 2004, № 9, 3 — 9 марта ; “Как-то в телефонном разговоре Аверинцев сказал: „Бывали времена упадка, безумия, но времен, когда было разрешено все, кроме гармонии, — таких времен не было”. Великий „сдвиг” всех смыслов, подобный тому, какой переживало человечество в описываемый Аверинцевым момент встречи античности и Средневековья, умозрения и откровения, переживаем мы сейчас, с той, однако, радикальной поправкой, что идет „сшибка” духовных ориентиров, уже не находящих между собой ничего общего, ибо там, где „нет никаких критериев” (тоже слова Аверинцева), нет места ни для откровения, ни для умозрения, а значит, и для смысловой непрерывности истории. Впечатление от встречи с новым веянием, либеральной идеологией ценностного релятивизма, сменившей тоталитарную идеологию коммунизма, запечатлено Аверинцевым в неувядающем афоризме: „У дьявола две руки””.
См. также: Сергей Иванов, “Ушел последний духовный авторитет России” — “Еженедельный Журнал”, 2004, № 109, 2 марта ; “Как ни старался Аверинцев казаться человеком девятнадцатого века, как ни объявлял себя „не от мира сего”, совсем высвободиться из смрадных объятий Совдепии было не под силу даже ему; так что представителя Серебряного века он напоминал лишь с одной своей стороны, а с другой, как ни странно это может кому-то показаться, — Веничку Ерофеева: тот же ужас перед миром и любопытство к миру; тот же своеобразный аристократизм в сочетании с непоказной демократичностью, та же нестадная вера рука об руку с застенчивым юмором; та же завороженность мировой культурой при глубоком осознании своей укорененности”.
См. также: Константин Крылов, “Памяти Сергея Аверинцева” — “Топос”, 2004, 2 марта ; “Я не имею ничего общего с ближним кругом друзей и поклонников Сергея Сергеевича Аверинцева. Я видел его несколько раз в жизни; читал какие-то его книги; не любил его. Тем не менее я считаю нужным воздать ему должное — именно в качестве постороннего. <���…> Мой голос — это голос даже не из партера (где сидели и сидят люди почище), а с балкона. Но все-таки и мне не зазорно вспомнить его. Незлым тихим словом”.
См. также: Ирина Роднянская, “Открытое письмо Константину Крылову” — “Русский Журнал”, 2004, 10 марта ; “Будучи другом покойного Сергея Сергеевича, я не без волнения читала Вашу некрологическую статью. Конечно же, взгляд постороннего имеет свою ценность „для истории”, возможно, большую, чем взгляд людей из ближнего окружения. Но позиция постороннего должна сопровождаться осведомленностью, согласитесь…”
См. также: Денис Иоффе, “Антропология эпитафий” — “Русский Журнал”, 2004, 12 марта ; “<���…> текст Крылова полон достоинств, главнейшим из которых может считаться, вероятно, некий „неавтоматизм исполнения”, своеобычный взгляд малотривиального размышления-на-заданную-тему. Во всех словах, которые Крылов избирает для описания роли и места покойного в отечественной „истории ментальностей”, в том принципе „рассказа”, который оказывается узаконен для данного ракурса некрологического письма, сквозит искренняя попытка понять . <���…> Стоит сказать, что своего рода „идеальным некрологическим текстом” о С. С. явилось открытое письмо Ирины Роднянской, опубликованное в качестве sui generis отповеди Константину Крылову. Думается, что именно Роднянская оказывается наиболее (в первую голову — чисто биографически ) конгениальным автором, который может и должен расставить самые верные акценты, призванные присутственно ощущаться даже не столько в публичном разговоре, связанном с Аверинцевым, но скорее в самой внутридискурсивной мысли о нем”.
Читать дальше
