— Да как... Любую газету открой — вся история повторяется. С другими именами, другими суммами, другими мотивировками, а основа та же самая”.
Из Ф. И. Тютчева. Перевод с французского. — “Вестник Европы”, 2003, № 10.
Несколько французских стихотворений Тютчева в переводе Арона Липовецкого. “Работа была сделана при постоянном обращении к подстрочникам К. В. Пигарева, настолько виртуозным и деликатным, что порой мне казалось, будто я просто подправляю их ритм”. Здесь же — французская статья Тютчева “Римский вопрос” в переводе Б. Н.Тарасова.
Из-под глыб. Беседу вел Павел Нуйкин. — “Литературная газета”, 2004, № 8.
Философ Григорий Померанц отвечает на вопрос собеседника, верит ли он в мировой прогресс: “Идет прогресс в частностях, и идет, все больше идет регресс в непосредственном чувстве целого”.
Отар Иоселиани. “Достойны ли люди сострадания?” Беседу вел Юрий Коваленко. — “Русский курьер”, 2004, № 45, 4 марта .
“Давно, еще при Николае I, у царской администрации грузины вызывали большое беспокойство своей неспособностью к торговле”.
Аркадий Ипполитов. Последний человек Серебряного века. Освобождение Аверинцева. — “ GlobalRus.ru ”. Информационно-аналитический портал Гражданского клуба. 2004, 27 февраля .
“История — удивительная гнусность. <���…> Глупая история с рылом миргородского хряка была обманута, и нежнейшие слова Романа Сладкопевца вливали в душу уверенность, что ничто не потеряно и что ни осквернение храмов, ни сожжение библиотек, ни кровь, ни грязь, ни гибель Константинополя, ни переименование Петербурга, ни замена крестов звездами, ничто не способно истребить человека. Преданная и поруганная Византия, которую все винили в собственной гибели, называя ее порочной, продажной, обреченной и виновной во всех грехах, неспособной к развитию и жизни, сверкала удивительно чистой лазурью, и становилось предельно ясно, что нет провалов в истории человечества. Сквозь полуторатысячелетнюю муть времен Византия улыбалась тому, что тогда считалось современностью, и жить хоть на минуту становилось легче. <���…> Вместе с Сергеем Сергеевичем ушел из современности Серебряный век, и что же плакать, зачем томиться — Серебряному веку нечего делать среди пластикового хлама, и смерть не есть конец, а лишь освобождение”.
См. также: Андрей Немзер, “Человек „большого времени”. Памяти Cергея Аверинцева” — “Время новостей”, 2004, № 31, 25 февраля ; “Читая Аверинцева, слышишь его неповторимый голос (в прямом, „физическом”, смысле) и видишь спектакль, напоминающий о тех, что прежде разыгрывались в его лекциях. Артистичность и неотделимая от нее популярность опасны, ибо обаятельное лицо рассказчика может оказаться важнее, чем суть рассказа. Так случалось (и по сей день происходит) с Честертоном, которого Аверинцев горячо любил (давая понять, что надо бы тут быть посдержаннее) и часто с удовольствием цитировал (обычно именуя при этом Честертона „легкомысленным писателем”). Ясно, что Аверинцев, назвавший филологию „службой понимания”, высоко ценивший дух смирения старых книжников и ученых, полностью подчиненных толкуемому слову, напряженно переживал эту проблему. Дело усугубляли кулуарные шепотки о „ненаучности”, „звездной болезни”, „эстрадности” и даже „даровании, которое не тому досталось”. Зная, как твердо умел Аверинцев говорить о слабостях своих героев (например, того же Честертона, Брентано, Гессе или Вячеслава Иванова), можно предположить, что заведомо несправедливые речи о себе он воспринимал не только с юмором. И оставался собой. Быть просто академическим исследователем он не мог и не хотел. Публичные выступления и популярные статьи не были случайностями, как не был случайностью удививший многих поход Аверинцева „во власть”. Его гражданское служение продолжало то общественное бытие, без которого невозможно представить себе этого изощренного европейского интеллектуала, всегда ощущавшего себя русским интеллигентом”.
См. также: Ольга Седакова, “Он помогал не сдаваться „духу времени”” — “Новая газета”, 2004, № 13, 26 февраля ; “Сложность и простота не относятся как добро и зло, вот что говорит Аверинцев. Есть благо сложности и благо простоты. Сердце когда-то просит одного и когда-то — другого. Зло в другом: в дурном упрощении и в дурной запутанности. „Различай!” — одно из любимых слов Аверинцева. Этому он нас и учил. Не „реагируй”, а „различай”. Не бойся сложного, поскольку без него мы можем возвести напраслину и на мир, и на себя самих. Не бойся простоты, поскольку без нее жизнь обрывается”.
Читать дальше
