Нил Шустерман - Громила

На мой взгляд, невозможное происходит в этом мире постоянно, просто мы принимаем его как должное, забываем, что когда-то оно считалось невозможным.

Взять хотя бы самолёты. Эти гигантские металлические штуковины не оторвёшь от земли без мощной гидравлической лебёдки, а они летают! Вам не кажется это невозможным? Когда-то все твердили: «Если бы человек был предназначен для полёта, у него были бы крылья», однако это не остановило поэтов — они продолжали мечтать. А потом, несколько сот лет назад, человек по имени Бернулли свёл в одну формулу давление, плотность воздуха и скорость — и бинго! Поэзия стиха стала поэзией движения, и теперь машины, по размерам превосходящие синего кита, летают в небе, и никого это не удивляет, спасибо всем большое.

Мне кажется, маленькие дети, в отличие от нас, «разумных» и «взрослых», умеют удивляться чудесам. Они вникают во всё, что им попадается в жизни — от светлячка до молнии, и поражаются, что такие необыкновенные вещи существуют на свете. Было бы неплохо, чтобы кто-нибудь хоть изредка напоминал нам: вот так мы все должны смотреть на мир. Но с другой стороны — если бы мы только и знали, что бесконечно чем-то восторгались, ничего полезного мы бы так и не сделали.

С неохотой должна признать: я типичная представительница нашего биологического вида с его равнодушием к чудесам. Мне тоже доводилось сталкиваться с волшебством и превращать его в нечто обыденное. У светлячков в брюшке светится фосфор, а молния — всего лишь электрический разряд. Скучища.

Ещё приходится признать, что мы с Теннисоном слишком быстро свыклись с мистическими способностями Брюстера. Хотя я отчаянно пыталась смотреть на них, как на чудо, ничего не выходило. То, что он был в состоянии исцелять — или красть — чужую боль, больше не изумляло, стало для нас привычно. Это была моя первая ошибка.

Потому что как только ты перестаёшь удивляться светлячку, которого посадил в банку — ты забываешь о нём. Банка стоит на полке, и некому выпустить светлячка на волю.

До того как случилась авария с паровым катком и дядюшка Хойт избил Брю до полусмерти, я была полностью поглощена тем, как бы выманить Брюстера из его раковины. Теннисон стал его личным тренером. А вот моя роль была более тонкой: я попыталась ненавязчиво привить ему интерес к общению с другими людьми. Начиталась книжек по психологии и решила, что разобралась в его характере. Мне казалось, что всё, чего ему не достаёт — это лишь немного поддержки и ободрения. Разумеется, я глубоко ошибалась, но так уж я устроена: если вобью себе что-то в голову, то выбить это оттуда непросто.