Юрий Коротков - Попса

— Два кофе, — сказала Лариса подошедшему официанту. — Три, — вспомнила она про Славку — И тарталетки.

Она закурила и откинулась на спинку кресла.

— Ну, так что ты говорила-то?.. — спросила она.

— Когда? — не поняла Славка.

— Что поешь?

— Ну, я сначала под Пугачеву пела — у нас голоса похожи, только у меня повыше, — начала рассказывать Славка. — На всех вечерах в школе выступала, даже на конкурс в Магадан ездила. А потом, лет в пятнадцать, стала свои песни писать, когда гитару подарили. По радио у нас два раза передавали, с концертами по тайге летала. И все кругом долбили: езжай в Москву, надо в Москву ехать. А как — в Москву? От нас до Америки и то ближе. А потом вы приехали, и все. Я год только тем и занималась, что деньги собирала — плеер продала, куртку зимнюю, посуду в столовке мыла. Из училища за прогулы выгнали…

Она вдруг заметила, что Лариса не слушает ее, а незаметно, искоса оглядывает зал, то чуть подавшись вперед, то откидываясь на спинку Дальний угол заслоняла от нее какая-то шумная компания — Лариса свесилась через подлокотник и заглянула туда. Наконец снова повернулась к Славке.

— Нету? — сочувственно спросила Славка.

Лариса в упор уставилась на нее тяжелым взглядом.

— Не твое собачье дело, — отчетливо сказала она. — Подружку нашла! Еще раз полезешь — вылетишь отсюда, кувыркаясь, поняла?

— Поняла, — тихо сказала Славка.

Лариса посидела еще немного, опустив голову, потом швырнула на стол деньги и пошла к выходу. Славка поспешила за ней, но в этот момент официант начал выставлять с подноса кофе и сочащиеся нежной начинкой поджаристые тарталетки. Славка не выдержала, воровато оглянулась, схватила тарталетку, целиком засунула в рот и, давясь, подпихивая пальцем, побежала к дверям, успев еще поймать презрительный взгляд Пепеляевой.

Лариса сидела за рулем, кусая губы.

— Заметно было? — спросила она, не глядя на Славку.

— Что?

— Ну… как я смотрела…

— Да.

— Вид как у побитой собаки?

— Да нет, что вы, нормальный вид… — начала было Славка.

— Не ври! Похожа?

Славка, опустив глаза, кивнула.

Лариса усмехнулась. Помолчала, глядя в окно.

— Слушай, — сказала она наконец. — Тебя бросали когда-нибудь?

— По-разному бывало… — уклончиво ответила Славка.

— Ну, и что ты делала? Что у вас там делают в такой ситуации? Надо сразу найти другого — и ходить с ним, врагам назло, как ни в чем не бывало, да?

— Нет, это же всем понятно. И ему тоже, — рассудительно сказала Славка. — Еще хуже будет… Брат говорит: перетоптаться надо.

— В смысле?

— Ну, он говорит: это как похмелье — когда-нибудь да кончится. Хочется повеситься — повешусь. Только не сегодня. Жизнь под откос — ладно. Только подумаю об этом завтра, на трезвую голову. И так топтаться потихоньку, без резких движений, пока голова не прояснится…

— Слушай, умный у тебя брат! — развеселилась Лариса. — Познакомь!

— Да что вы, он для вас молодой, — засмеялась и Славка.

— А сколько ему?

— Двадцать пять.

Лариса вдруг перестала улыбаться, медленно обернулась к ней. Славка поняла, что допустила какую-то бестактность.

— Ну… я хотела сказать, что вам посолиднее кто-то нужен… — упавшим голосом сказала она.

— Слушай… Ты молчи лучше, ладно?

— Так я молчала. Это вы первая начали…

— Вот слово еще скажи!

Славка затихла.

В кармане у Ларисы запищал мобильный телефон.

— Первый гудок, — усмехнулась она, заводя мотор. — Поезд пошел… Да! — крикнула она в телефон, одновременно включая скорость и вклиниваясь с места в поток машин.

За дверью квартиры слышалась громкая музыка. Лариса позвонила, дверь распахнулась, и музыка ударила в лицо, как взрывная волна. На пороге стоял человек непонятного возраста — то ли мужик, то ли парень — в белой косметической маске на лице, в ярком синем халате с золотыми китайскими драконами на голое тело.

— Здравствуй, Ларочка, — он преувеличенно радостно обнял ее, поцеловал и повел в комнату. Он вообще все делал преувеличенно — слишком широко жестикулировал, слишком значительно говорил, слишком вальяжно раскидывался в кресле, как человек, привыкший всегда и везде быть в центре внимания. И квартира была — слишком: темно-вишневые обои, раскидистые кожаные кресла и диван, тяжелые гардины на окнах и слишком много золотого цвета — светильники на стенах, кисти на гардинах, ножки кресел. Все это напоминало декорацию, изображающую дом богатого донжуана. Слишком много было и афиш с портретом хозяина и броским именем: «Лев Малиновский».