Юрий Коротков: Виллисы

Юлька никого не осуждала, только совсем уже не понимала, когда в интернате — в комнате, где еще три девчонки то ли спят, то ли притворяются…

Все это не для нее. Она ученая. Когда с ней пытались знакомиться, Юлька с каменным лицом проходила мимо, а коснись кто — ударила бы не задумываясь.

Всем им одного надо. И этому долговязому панку, которому все равно, что Илья, что Света. И его приятелю… А вдруг правда придет?.. Юлька засыпала, мысли путались. Контрольная по французскому… Надо написать Зойке, старшей из оставшихся дома сестер, — выяснить, что там происходит… Последние пуанты остались, все разбила. Надо заказывать новые, а денег нет и не будет…

Юлька проснулась ночью от голода. Потянулась было к тумбочке, где лежали на этот случай маленькие черные сухари, но услышала, как тихо плачет в подушку Нина, — и затаилась, согнувшись от голодной, сосущей боли в животе.

А утром за окном были те же густые синие сумерки; девчонки, молчаливые, медлительные, нечесаные, в наброшенных на плечи халатах, тянулись в умывальник с полотенцами и зубными щетками — малыши спали на ходу, налетали друг на друга и на стены, — стелили постели, шли в столовую на завтрак, складывали в пакет балетки и пуанты, собирали перед зеркальной дверцей шкафа волосы в «кичку» на затылке, натягивали лосины, купальники и хитоны, расходились по залам, занимающим весь периметр второго этажа, навстречу из своего вестибюля поднимались румяные с мороза, шумные москвичи, коротко звенел звонок, объявляя начало занятий, и все длилось, длилось бесконечное зимнее утро.

Первым уроком сегодня был класс — классический танец. Педагог Наталья Сергеевна, как всегда подчеркнуто прямая, со вскинутым холодным холеным лицом, с двойной ниткой жемчуга на высокой шее, вошла в зал.

Поклон педагогу, поклон концертмейстеру, и девчонки разошлись по привычным местам у станка. Место у станка имело свое значение и строго соответствовало табели о рангах, — человек посвященный сразу мог увидеть, кто есть кто. На средней палке, напротив зеркала стояли первые ученицы — в центре Света Середа, рядом с ней Юлька и Ия. На правой, у окна, — середняки, «корда», кордебалет, на левой, которую заслонял от зеркала рояль, — «глухая корда». Крайней, «под роялем», стояла Нина.

За восемь лет все девчонки не раз поменяли место у станка. Только Света неизменно стояла в центре. Она была не просто первой — единственной, выше оценок, экзаменов, интриг педагогов и богатых родителей, всей околобалетной суеты, — потому что такой балериной можно только родиться. Она танцевала так же естественно, как ходила или смеялась. Училась легко, будто вспоминала подзабытые движения, даже на ежедневных занятиях по классу не просто работала — танцевала свое настроение, утро за окном — светлое или пасмурное. Именно на Свету Наталья Сергеевна ставила выпускной спектакль — не «Коппелию» или «Тщетную предосторожность», а «Жизель» с Надеждой Павловой в главной партии: Павлова — Жизель, Светлана — Мирта. Расчет был очевидный: сходящая уже, отяжелевшая Павлова в первом акте и эффектный выход Светы в сложной прыжковой партии Мирты — во втором…

Еще недавно рядом со Светой у станка стояла Нина, резкая, немного грубоватая, но очень сильная по технике. У нее был фантастический прыжок — она вылетала как из пушки. Как-то на спор с девчонками прокрутила сорок восемь фуэтэ. На втором курсе Нина вдруг стала разъезжаться вширь, по-бабьи округлились бедра, появился выпуклый, как у гусыни, живот, толстые защипы на боках, исчезла талия. Она начала курить, пыталась голодать и заниматься йогой, но фигура по-прежнему оплывала, вес нарастал. Нина уже с трудом выдерживала весь урок на пальцах, дважды рвала связки. Она оказалась среди «корды», отошла по правой палке от зеркала в дальний угол, потом в обратном направлении — по левой.

Юлька двигалась тем же путем ей навстречу, какое-то время они стояли рядом у окна, потом разминулись, и к середине третьего, выпускного курса Юлька твердо встала рядом со Светой, а Нина очутилась «под роялем».

— …И-и… а-тю-тюд!! Держим!.. — Наталья Сергеевна неторопливо ходила по залу, глядя как будто бы в пол, но видя всех сразу. Не оборачиваясь, крикнула: — Чикваидзе, пять копеек потеряла?

Ия торопливо вскинула голову. У нее была дурная привычка смотреть на опорную ногу.

Год назад Наталья выдрала ей клок волос: раз сказала, другой, потом подошла, взяла за волосы и ласково процедила сквозь зубы: