Юрий Коротков - Подвиг

Наплывом в коротких кадрах кинохроники рвались со старта спринтеры, сплетались в яростной схватке борцы, крутили бесконечные сальто гимнасты, и чемпионы на пьедестале, не скрывая слез, смотрели на поднимающийся флаг Родины.

Стиснув в ладони крестик, Соня читала вывешенные в институтском коридоре списки с оценками за письменную работу. Облегченно вздохнула, улыбнулась и заправила крестик за воротник.

— Этого не может быть! — Блоха изумленно уставился на свою фамилию, рядом с которой красовалась двойка. — Этого не может быть!

Он растерянно обернулся к Игорю и Соне.

— Вы понимаете, что этого не может быть?! Я такие задачи на спор по секундомеру решал!

— Может быть, однофамилец? — неуверенно сказала Соня.

— Подожди, не паникуй раньше времени, — сказал Игорь. — Тут в приемной комиссии профессор — отцовский ученик. Пойдем.

Они протиснулись сквозь обступившую списки толпу абитуриентов.

Блоха и Соня ждали в коридоре. Из кабинета вместе с Игорем вышел профессор с академической короткой бородкой, он чуть заметно кивнул на ходу и быстро пошел впереди.

— Понимаете, — торопливо заговорил Блоха, догоняя его, — я абсолютно уверен, что у меня нет ни одной ошибки! Я хочу увидеть свою работу с подчеркнутыми ошибками!..

Профессор молча прибавил шагу. Они спустились в пустую курилку под лестницей.

— Понимаете… — начал было снова Блоха, но профессор остановил его движением руки.

— Вы знаете, что такое «черные списки»? — спросил он, закуривая. — Это люди, которые ни при каких обстоятельствах не должны быть приняты. Думаю, что вашу работу даже не проверяли.

— Но ведь я могу подать апелляцию?

— А смысл? Если вдруг случится чудо и вы пройдете письменный экзамен — значит, завалят на устном. Если вы знаете наизусть школьную программу — значит, потребуют институтскую. Если, паче чаяния, сдадите все экзамены — не пройдете по конкурсу. Шансов нет, — развел он руками. — Вы понимаете, кто рассылает «черные списки»?.. Я не знаю и не хочу знать, почему вы в них попали, но вы-то сами, наверное, знаете? Так какого же черта вы идете в самый секретный институт на самый секретный факультет?

— А что же мне делать? — растерянно спросил Блоха.

— Не знаю… Забирайте документы и, пока не поздно, попытайтесь поступить куда-нибудь попроще… В сельскохозяйственный, что ли…

— Я не хочу заниматься сельским хозяйством, — напряженным голосом сказал Блоха. — Я хочу заниматься космосом. Я официально требую показать мою работу с указанием ошибок!

Профессор досадливо всплеснул руками.

— Я же вам по-человечески объясняю. Я с вами разговариваю только из уважения к Борису Аркадьевичу. Я ведь тоже рискую… Извините, мне пора. Игорь, вы разумный человек, уговорите вашего друга не делать глупостей…

Выйдя из института, Блоха сунул руки в карманы и, посвистывая, двинулся по проспекту.

— Женя, подожди! — окликнула Соня.

— Нам с вами не по пути! — Блоха попытался весело улыбнуться. — У вас еще три экзамена, а я свободен, как кирпич в полете!

Блоха сидел в своей комнате, обложенный стопками толстых книг, и внимательно читал, делая выписки. На столе перед ним стояло зеркало, он поднял голову и растянул губы в радостной улыбке, потом округлил рот и скорчил плаксивую физиономию.

Вошел отец, постоял, наблюдая за ним.

— Женя… Я хочу поговорить с тобой.

— М-м? — промычал Блоха, повернув к нему мелко трясущуюся голову с идиотской гримасой.

Отец не улыбнулся.

— Женя, тебе нельзя идти в армию.

— Я не собираюсь в армию, — Блоха показал ему обложку научного труда по психиатрии.

— Ты неважный актер, — покачал головой Леонид Федорович. — А они не такие наивные люди, как ты думаешь… Тебе надо избежать призыва любой ценой. Я не знаю, представляешь ли ты себе реально, что тебя ждет? Тебя признают годным, несмотря на зрение, несмотря на все твои старания. Дети моих друзей это уже проходили… Тебя отправят на ракетную точку куда-нибудь в глушь, в ста километрах от ближайшего населенного пункта, где люди озверели до потери человеческого облика и ждут молодого призыва, как праздника. Там тебя будут бить и издеваться каждый день, день за днем, два года, под чутким руководством политотдела. Но это еще не все. Если ты все-таки останешься жив и не сломаешься — тебя заставят подписать секретный допуск, хотя ракету ты не увидишь даже издали. И потом, когда ты вернешься, любое общение с западными журналистами, любое выступление будет расцениваться как разглашение государственной тайны, и после армии ты окажешься в лагере…