Екатерина Мурашова - Одно чудо на всю жизнь

— Беги, беги, — благодушно согласился напарник. Видимо, его флирт с девушками из киоска разворачивался удачно! — Ты же у нас теперь специалист по детям, известный этот… детофил.

— Каждый всё понимает в меру своей испорченности, — Алёша шутливо замахнулся, намереваясь съездить приятелю по шее. Тот легко увернулся, заржал, что-то вспомнив:

— Да мы по сравнению с ними прямо Золушки, если хочешь знать. Во, мне позатот день племяш считалку рассказал. А племяшу, между прочим, одиннадцать лет. Слушай:

— Га-га-га! — заржали уже оба милиционера, и Алёша, легко петляя в вокзальной толпе и зажав в кулаке записку, побежал к платформам. Оттуда до инспекции по делам несовершеннолетних было ближе всего.

— Трофимыч! Здравия желаю. Марфа Броневицкая беспокоит. И тебе того же. Да нет, по делу. У меня тут такая странная информация появилась. Вроде бы имеет отношение к нашему с тобой недавнему разговору. Ты бы подошёл, если можешь, я-то, сам знаешь, человек малоподвижный…

— Да-а, — Виктор Трофимович отхлебнул чаю, который Марфа Петровна всегда подавала в подстаканниках. Это выглядело как-то очень по-мужски, и милиционеры это ценили. — Похоже, ситуация, в чём бы она ни заключалась, вышла на финишную прямую… Мы тут с тобой уже ничего не сможем. Надо патрульно-постовую привлекать и этих, которые в Питере девочкой занимаются. Чего же этот Алёша пацана-то не задержал, не расспросил как следует?

— Понимаешь, Трофимыч, пацан-то вроде немой был, не больно-то его расспросишь.

— Вона как… А что же это такое в записке «вискоешасе» — как ты думаешь?

— «Шасе» — это, наверное, шоссе. Но вот какое?

— «Виское» — тут же сказано.

— Спасибо, друг, объяснил. Но вот ориентир точный есть — разрушенный сарай.

— У нас в области знаешь сколько разрушенных сараев…

— Знаю, знаю… Всё равно надо эту записку в оперчасть передать, пусть они там решают, где именно в воскресенье в четыре часа всё это случится. Девочка-то там точно будет, правильно я поняла?

— Да вроде бы… Да… Ну, может у них ещё какая информация есть. Прибавят одно к другому и раскумекают… Наше дело — сторона. Хотя, честно скажу, мне уже и самому любопытно, что это за заварушка такая, где кругом одни дети, из пистолета стреляют, девочек воруют, немые пацаны милиционерам записки передают и всё такое. Вокруг чего всё крутится-то?

— Да скоро узнаем, Трофимыч, так я понимаю. В понедельник уже всё ясно будет… Лишь бы без крови обошлось… Вот о чём я думаю…

— Да, Марфа Петровна, — это ты права, это, как ни крути, главное…

Василий, Сёмкин отец, постучал кулаком об притолоку, не дождавшись ответа, шагнул в сени. Пошаркал ногами об вытертый половичок, стянул неопределенного цвета шапчонку, зажал в кулаке.

— Игнатьич! А, Игнатьич! — позвал он. — Дома ли?

— Заходи, коли пришёл, — донеслось из комнаты. — Чего на пороге мнешься?

Трофим Игнатьевич склонился над расстеленной на столе картой, возил по ней очки и что-то разглядывал.

— Я вот чего спросить пришёл, Игнатьич, — Василий переступал с ноги на ногу, мялся. — Насчёт сына. Сёмки, значит. Я твоему Виктору заявление подал…

— Подал — хорошо, — кивнул Трофим Игнатьевич. — Жди теперь. Как что появится — тебе сообщат.

— Да я вот… это… бабка Настасья говорит, что это… Сёмку намедни в посёлке видела…

— Да ну? — удивился старик. — Как же это? И домой не зашёл?

— Да я не знаю, жена темнит чего-то, — признался Василий. — Меня-то тоже не было… А только Настасья говорит, что Сёмка-то с твоего крыльца сходил и в лес подался… Примерещилось, может?

— Примерещилось, примерещилось, — старик согласно покачал лысой головой. — Чего ему от меня в лес сигать-то?

— Вот и я думаю, — облегчённо вздохнул Василий. — Чего ему мимо родного дома, да к тебе?.. Ну, я пошёл?.. И я вот, гляди, Игнатьич, новую жизнь начал. Второй день уже… Утром для поддержания… И больше ни-ни… Как полагаешь?

— Полагаю, Василий, если ты себя насупротив выпивки поставить сумеешь, — серьёзно сказал старик, — то это случится большая поддержка для вашего семейного очага. И Сёмка, глядишь, вернётся, если ты меня об этом спрашиваешь…

— Об этом, об этом, — радостно закивал Василий и решил в ответ на добрые слова польстить старику. — Ты, Игнатьич, хоть человек уже глубоко пожилой, а прямо в корень зришь. Удивительно даже, что в таком преклонном возрасте такой острый ум сохранил. Это ж не часто случается. Небось, знак на тебе какой…