Уолтер Керн - Мне бы в небо

Я выигрываю дважды, очень быстро, и вспоминаю гипнотический транс минувшей ночи. Забираю фишки, отодвигаю стул и встаю.

— Останьтесь. Вы мой талисман, — говорит Пинтер. — Еще пять раз. Не успеете и глазом моргнуть, как я схвачу фортуну за хвост.

Это звучит чересчур печально. Но я обязан старику, пусть даже он предпочел Марлоу. Когда-то он мне помог. Многое для меня сделал. Мудрецы, возможно, презрительно фыркнут, но это так. Некоторые люди после поездки во мраке скоростного шоссе через полстраны достигают — из-за утраченной любви, долгого и неопределенного страха от наблюдения за тем, как старятся родители, из-за морального несовершенства и денежных проблем — достигают состояния, вехи, отметки (плевать на модные словечки в минуту опасности), когда они оказываются одни, в странном городе, где никто не живет дольше, чем должен, и все соседи появились из разных мест, и, черт возьми, ничего не складывается, хотя они перепробовали что угодно: диету, спортзал, работу, церковь — но только не то, о чем говорится в глянцевом буклете, засунутом под «дворник», — революционный новый курс «динамического самоуправления», разработанный в ходе многолетней профессиональной подготовки главных бизнес-лидеров Америки, который гарантирует вам достижение цели!

И мы туда идем. И нам становится легче. Потому что там — знания, большие, нежели те, что мы приобрели в нашем паршивом колледже, а самое главное — мы видим лицо старика, который вещает из Калифорнии, по спутниковой связи, — он в упор смотрит на тебя, слабака весом в девяносто восемь фунтов, и при этом не смеется! Чудо. Он даже не ухмыляется. Он нас видит!

— Я выиграл. Видали? — спрашивает Пинтер. — С места не сходите. Я утраиваю ставку.

Только ради него я пойду на это — буду стоять и олицетворять удачу, хотя мне пора на самолет.

— Я это сделал! Отыгрался!

— Может быть, стоит прекратить, — говорю я.

Пинтер кивает.

— Если отложите рейс в Омаху.

— Не могу.

Он сует фишки в карман, точно золотые монеты, найденные на затонувшем корабле, и отходит от стола. Надо же, никаких наручников.

— Мне неловко насчет Марлоу. Но я не могу отказаться. Зато могу сбегать в номер, позвонить мистеру Саразену, замолвить за вас словечко и намекнуть, чтобы он выслал машину, когда прилетите. Когда вы должны прибыть?

Я говорю.

— Вы меня воскресили! — Пинтер долго-долго жмет мне руку; некоторые мечтают о том, чтобы однажды старый наставник поблагодарил их, но вряд ли они хотят, чтобы он так на них повис. Это больно. Я оказал ему крошечную услугу. Сделал так немного.

Хотя, наверное, это зависит от того, насколько он опустился.

В Денвере всегда пересадка. Это неизбежно. Пересадка в Денвере — поход в туалет. Если вы хоть раз бывали в тамошнем аэропорту, то видели город во всей красе. Не только потому, что остальная часть Денвера неинтересна (мне говорили, что в этом старом городе «процветают искусства», что бы это ни значило; лично я полагаю, что художники должны держаться в тени и заниматься своим делом, а не торчать в парках), но потому, что аэропорт там — чудо. Наряду с Гартсфилдом и О’Хэйр, денверский аэропорт — одна из трех великих столиц Неба. Это — лучший дом, какой только может пожелать себе человек, оказавшийся в пути.

И сегодня я с ним прощаюсь. Однажды я снова сделаю пересадку в Денвере — надеюсь, что я и впредь буду летать, хотя и реже, и в основном ради удовольствия, — но аэропорт уже не будет прежним местом, где я знаю всех и где большинство, по крайней мере, ведут себя так, будто помнят меня. Девушка-массажистка (она недавно родила двойню). Чистильщики обуви — Барон, Гидеон и Фил. Удалившийся от дел агент ФБР, который совершает пешие прогулки ради поддержания формы и по выходным неизменно появляется в шесть утра, чтобы завершить здесь маршрут в девять миль, — от непогоды его защищает высокий конический колпак, который, по всеобщему убеждению, похож на вигвам, хотя, по-моему, скорее напоминает парус.

И, разумеется, Линда, с которой мне придется спать, извратив целомудренные отношения между доброй, понимающей дежурной и деловым человеком, уважающим хорошее обслуживание.

Я смотрю на них, минуя свой выход. Если удается поймать чей-нибудь взгляд, я изображаю из пальцев пистолет и говорю «как дела» или «не вешай нос». Кое-кто отвечает тем же, но лишь один человек заговаривает со мной — Шарон, суетливая массажистка.

— Идите-ка сюда, горбун. Без меня не обойтись.

Я взбираюсь на странного вида кресло и устраиваюсь поудобнее, глядя вниз и вперед меж двух валиков. Наблюдаю за тем, как катится пол. Ничто не стоит на месте, все проходит. Просто пол делает это медленнее других вещей.