Уолтер Керн - Мне бы в небо

Как уже было сказано, к тому моменту я перестал отслеживать судьбу бывших клиентов, но эти трое меня заинтриговали. Они были особенными. Уникальными. Я наводил справки о них через три месяца, полгода, год. До истечения трех месяцев один из них умер. Женщина. Покончила с собой, наглотавшись выхлопных газов в закрытом гараже. В предсмертной записке она во всем винила жестокого мужа; когда подняли старые полицейские досье, выяснилось, что тот регулярно избивал ее в течение многих лет, неоднократно оказывался под арестом, но неизменно выходил на свободу, потому что жена отказывалась подавать в суд.

Через полгода один из мужчин попал под суд за владение веществами «третьего класса» — героином и краденым перкоданом — с намерением распространения. Я следил за ходом процесса, и на суде выяснилось, что этот человек со времен колледжа употреблял тяжелые наркотики и продавал их сыну и его друзьям. Его признали виновным.

Через год третий субъект, который поразил меня своей тупостью, сделался миллиардером, создав компанию по разработке высоких технологий, — ни один из деловых журналов не мог внятно описать их основную продукцию, отмечая лишь, что в ее создании участвуют микроскопические лазеры и полученный вручную сиборгий.

Какой можно сделать вывод? Я для этого недостаточно умен. И вот что до сих пор меня озадачивает: как мало я знал об этих людях и насколько они продвинулись навстречу своей злополучной судьбе на тот момент, когда я начал их консультировать. Принесла бы им пользу профессиональная помощь, которую, как мне казалось, обязана была оказать компания? Возможно, да — в случае с самоубийством. Но не в случае с миллиардером. И наркоманы, в основном, остаются наркоманами. Насколько правдоподобными были результаты теста? Мог ли кто-нибудь предвидеть случившееся? Не я и не КСУ. Во всяком случае, консультации одинаковы для всех, будь клиент нормальным человеком, или мазохистом, или наркоманом, или научным гением.

КВПР скверны не только потому, что внушают ложную надежду — тот же самый эффект оказывают большинство товаров и услуг, в большей или меньшей степени, включая пресловутые напитки, на которых в свое время сколотили состояние мои уволенные клиенты. КВПР скверны, потому что это — единообразие. Стагнация. Люди отправляются в тюрьму, получают миллиарды, вытаскивают из тюрьмы жестоких мужей, совращают подростков — а КСУ сидит и крутит пальцами. При любой погоде. Каждый день, круглый год. Это — нечто разделенное внутри себя, немое, замкнутое; человеку, который консультирует ради хлеба насущного, оно напоминает анабиоз, предназначенный для того, чтобы накачать жертву бальзамическим составом, одновременно позволяя ей дышать и говорить.

Напиток «Вигорад» по-прежнему существует. Они добавили в него травы, переработали концепт упаковки и представили свой продукт как «средство повышения выносливости» для престарелых мачо и любителей активного отдыха. Но я его пить не стану. Он слегка солоноват на вкус и чуть сладковат — наверное, такой же вкус у слез, если удастся собрать их целый кувшин.

— Какое занудство, — говорит Джулия, когда мы оставляем Джилетт позади и летим к Биллингсу, средоточию осей. — Есть интересные обороты в конце, но, не считая их, — скучно.

— По крайней мере, он когерентен?

— Я не знаю такого слова.

— Когерентность? Да это же основы основ, Джулия.

Раннее утро четверга, и пора нам расстаться. Пора вернуть машину в фирму проката, купить билеты, мне — устремиться в Небо, а Джулии — выйти замуж.

Первый отрезок пути — из Биллингса на восток, к Бозмэну, на турбовинтовом самолете класса «Бомбардье» — летающей жестянке, которая с трудом преодолевает непогоду в пути, приземляется криво и подскакивает на полосе, издавая такой звук, словно у нее недостает как минимум одного шасси. В такие минуты все пассажиры обмениваются выразительными взглядами: «Я вижу тебя впервые, незнакомец, но я тебя люблю, поэтому держись крепче, мы отправляемся в рай». Из аэропорта я звоню Алекс по мобильнику и слышу автоответчик, который играет тему из «Песни Брайана», но не содержит никакого обращения, — это наводит на мысли о тщеславии. Тонкая игра во власть — пусть позвонивший гадает, туда ли он попал. Я оставляю адрес отеля в Лас-Вегасе и кладу трубку, отчасти надеясь, что Алекс не появится, — в таком случае, мне предстоит иметь дело лишь с Пинтером, Артом Краском и Линдой, и можно будет прочистить мозги перед выступлением. Если Алекс все-таки возникнет, придется избавиться от Линды в каком-нибудь казино, хотя в этом есть свои плюсы: если бросить женщину в Вегасе — шансы, что она тебя вновь разыщет, ниже, чем если ставить на однозначные. Этот город — столица покинутых партнеров, и некоторые никогда более не возвращаются домой, как бывшая стюардесса «Дезерт эр», которая во время пересадки поставила три четвертака, выиграла девяносто тысяч и немедленно купила квартиру, машину и огромный аквариум с тропическими рыбками (он и остался единственным, что она не снесла в ломбард четыре месяца спустя). Она отдала рыбок в приют для морских животных. Такие учреждения действительно существуют; это одна из тех странных историй, которые делают Небо не только занятным, но и познавательным — и помогают всю жизнь выигрывать пьяные пари.