Майкл Корда - Бессмертные

— Если он откажется от меня, он откажется и от картины.

— Возможно, ему уже все равно. Ему сильно достается от нью-йоркского начальства. Кое-кто в совете директоров хочет проучить вас в назидание другим. Зачем давать им такую возможность?

Мэрилин никак не отреагировала на слова врача. Эта дурацкая картина сейчас волновала ее меньше всего.

— Что вы скажете о мужчине, который бросает любящую его женщину, как только узнает, что она беременна?

— Ситуация не из приятных.

— И, даже если этот мужчина очень важная персона, он ведь все равно не должен так поступать, верно?

Доктор Гринсон насторожился.

— Ну, это зависит от обстоятельств, — ответил он.

— Даже если он министр юстиции, он все равно не должен бросать ее, разве нет? Если он ее любит по-настоящему?

— Возможно. — Гринсон весь вспотел от напряжения. — Все зависит от обстоятельств.

— Вообще-то он хороший человек, — мечтательно произнесла Мэрилин. — Я говорю о Бобби. И я люблю его. Но он не должен стараться внушить женщине любовь к себе, если эта женщина ему не нужна. Ему не следует говорить женщине, что он уйдет от жены, если он не собирается этого делать, правда?

— Он вам такое говорил? В это трудно поверить.

— Ну, не совсем так… Но я знаю, в душе он хотел именно этого.

Доктор Гринсон вздохнул.

— Чувства, — тихо протянул он, пытаясь выиграть время. — Чувства — это важно. Вы уверены, что любите его?

— Да, я люблю его.

— И как он воспринял ваше сообщение? Он рассердился?

— Нет. Бобби не повысил голоса. Он скорее был опечален, ну и ошеломлен, конечно, что вполне объяснимо.

— Он просил вас сделать аборт?

— Да нет, пожалуй, нет, — ответила Мэрилин. Она не помнила, чтобы Бобби говорил ей нечто подобное. Он только спросил, собирается ли она рожать, — он не запретил ей этого. — Он сказал, что не бросит Этель и своих детей из-за меня.

— Вообще-то ничего другого я и не ожидал . И потом, любой человек его положения — тем более государственный деятель — был бы удивлен и потрясен подобным сообщением.

— Я просила, чтобы он подыграл мне, сказал, что оставит Этель, — мне необходимо было услышать это, чтобы хоть как-то пережить эту ночь, но он отказался…

— Возможно, в этом проявилось его чувство ответственности и забота о вас. Вы попросили его солгать, но он не мог этого сделать. Мне кажется, его поведение достойно восхищения, хотя вы и расстроились. Кстати, я думаю, вам не следовало так резко прекращать разговор.

— Может быть, мне еще раз позвонить ему? — спросила Мэрилин с надеждой в голосе.

Гринсон кивнул, задумчиво поднеся к губам сложенные ладони, как это делают судьи. Возможно, он размышлял о том, что, если Мэрилин Монро поговорит по телефону с Робертом Кеннеди, а не будет сидеть в одиночестве, переживая из-за того, что ее отвергли, у нее больше шансов остаться в живых.

— Хуже не будет, — ответил он.

Вашингтон KL 5—8210, Вашингтон KL 5—8210, Вашингтон KL 5—8210 — снова и снова она называла телефонистке этот номер: она заказывала Вашингтон раз по десять в час, а то и чаще, иногда хватаясь за трубку уже через две минуты после предыдущего звонка. Ей отчаянно хотелось дозвониться до него, говорить с ним как можно дольше, когда их соединяли.

Бобби не прятался от нее — иногда он не мог подойти к телефону: проводил какое-нибудь совещание или его вообще не было в здании. Но его секретарша Энджи Новелло всегда была с ней вежлива и всячески старалась помочь. Когда это было возможно, Бобби всегда разговаривал с ней, иногда подолгу. Но он ни разу не коснулся темы, которая волновала ее больше всего.

Доктор Гринсон был прав — как только Бобби оправился от первого потрясения, вызванного ее сообщением, он снова стал заботливым и внимательным к ней, с сочувствием выслушивал ее жалобы, обещал приехать в Калифорнию… Она должна беречь себя, не волноваться. А когда он приедет, они все обсудят…

“Когда?” — спросила она. “Недели через две, не позже”, — ответил он. Ведь две недели — это совсем не долго? Конечно, две недели она подождет, но дольше тянуть нельзя, — подчеркнула она.

Мэрилин записала в тетрадке несколько строчек. Она купила эту тетрадь много лет назад, собираясь вести дневник, но для этого у нее не хватало времени и самодисциплины. Иногда она записывала в тетрадке кое-какие мысли. “Живым кажется, что смерть — это иллюзия; а из загробного мира, возможно, жизнь кажется иллюзорной”, — записала она когда-то давно. Наряду со своими мыслями она переписывала в тетрадку и понравившиеся ей стихи. Было там и одно стихотворение из древнеиндийской любовной лирики, которое оканчивалось так: