— Не говори ничего, Бобби, — сказала она. — Правда, не надо. Я не прошу тебя об этом. Просто мне самой нравится это говорить — что я люблю тебя. И благодарить меня не надо.
— Понимаю. — В голосе Бобби слышалось желание поскорее сменить тему разговора.
Она глубоко вздохнула.
— Бобби, я должна сказать тебе что-то не очень приятное.
— Да? — Теперь в его голосе слышалась настороженность; то был голос юриста.
— Это касается меня. — Мэрилин помолчала. — Вернее, нас.
— Слушай, я постараюсь приехать в Лос-Анджелес. Обещаю тебе.
— Нет, я не о том… То есть это замечательно, я хочу увидеться с тобой. Но сейчас я говорю о другом. Я беременна.
— Беременна?
— У меня будет ребенок, понимаешь?
— Мне известно значение слова “беременна”, — сухо отозвался Бобби. — Как это случилось, черт побери?
— Ну, как обычно…
— Ясно.
“Скажи, что ты рад этому” , — молча молила она его, но ответом ей было долгое молчание на другом конце провода.
— Боже мой, — наконец-то вымолвил Бобби и опять замолчал. — Ты уверена?
— В том, что беременна, или в том, что беременна от тебя? — спросила она.
— И в том и в другом.
— Да.
Бобби громко, со свистом выдохнул.
— Послушай, — начала Мэрилин, — это мои трудности, тебя это не касается. — На самом деле она так не считала, но решила не мучить его.
— Что ты собираешься делать? — спросил Бобби таким тоном, будто и не думал связываться с этой проблемой.
— Я рожу этого ребенка, — твердо ответила Мэрилин.
— Родишь? — Он был потрясен; ей показалось, что она услышала в его голосе страх.
— Да. Мне исполнилось тридцать шесть лет. Может быть, это мой последний шанс.
— Я никогда не замечал в тебе материнских инстинктов.
— Мужчины многого не замечают в женщинах.
— Мне кажется, это не самый умный шаг, Мэрилин…
— Ты же католик. Я думала, католики не одобряют абортов.
— Они не одобряют, да. То есть мы не одобряем. Я не одобряю. Но я, помимо всего прочего, еще и политический деятель, женатый человек, отец семерых детей, и мой брат — президент Соединенных Штатов Америки. А ты — самая знаменитая женщина в мире.
— Я не задумываясь готова отказаться от всего этого. Завтра же. Сегодня же. Этель не любит тебя так, как я. Мы с тобой стали бы замечательной парой, на всю жизнь.
— Это невозможно…
— Возможно! — отчаянно выкрикнула она в трубку. — Возможно, если очень захотеть! И, даже если это невозможно, ты, по крайней мере, мог бы сказать мне, что очень хочешь жить со мной! Господи, ну дай мне хоть какую-то надежду , — взмолилась Мэрилин и заплакала. Она пыталась сдержаться, но ничего не вышло. — Скажи, что любишь меня, хочешь меня, что будешь любить нашего ребенка, что у нас с тобой есть будущее, что ты будешь со мной! Завтра ты можешь отказаться от своих слов, но сегодня мне нужно это услышать.
— Успокойся… — начал Бобби.
— Нет! — — закричала Мэрилин. — Ты должен помочь мне, Бобби! Ты должен сказать мне, что все будет хорошо! Клянусь Богом, если ты не скажешь мне этого, я сделаю с собой то же, что и в Нью-Йорке, только на этот раз тебя не будет рядом, чтобы спасти меня.
— Не смей даже заикаться об этом…
— Кто ты такой, чтобы указывать мне!
— Я пытаюсь помочь тебе.
— Такая помощь мне знакома. Так “помог” моей матери отец. Дал ей сто долларов, чтобы она избавилась от меня, а потом ушел и больше не возвращался.
— Будь благоразумной, Мэрилин…
Будь благоразумной! Сколько раз ей уже доводилось слышать эти слова от мужчин, которые думают только о своем благополучии.
— Спокойной ночи, — резко бросила Мэрилин и повесила трубку.
На следующий день она чувствовала себя очень плохо и на студию не поехала. Вскоре после разговора с Бобби к ней домой пришел доктор Гринсон. Ему было приказано на всякий случай находиться рядом с Мэрилин. Этот приказ Гринсон получил от Питера Лофорда, которому позвонил Бобби Кеннеди. Бобби был встревожен, а Лофорд всполошился еще больше.
Гринсон был удивлен, увидев Мэрилин распростертой на кровати в старой черной ночной рубашке. Она лежала на спине, прикрыв глаза черными матерчатыми очками; в ногах у нее прикорнул Мэф. Направляясь к Мэрилин, Гринсон ожидал, что найдет ее мертвой или умирающей.
— Все беспокоятся, что вы принимаете нембутал, — начал он. — А я сказал, что уже давно не выписываю вам это лекарство. На студии все будут очень расстроены, — продолжал Гринсон. — Я вот думаю, может, все-таки лучше не пропускать съемки? — Он ближе придвинул свой стул. — По своим каналам я узнал, — снова заговорил он (она прекрасно знала все эти каналы!), — что Ливатес всем жалуется, что уже сыт по горло. — Для пущей убедительности Гринсон провел ладонью по горлу.
Читать дальше