Майкл Корда - Бессмертные

Однако, думал Джанкана, убийство — любое убийство — связано с риском. Как ни планируй, всегда случаются неувязки. А убийство президента — это немыслимо рискованное мероприятие, настолько рискованное, что его сразу же бросило в холодный пот, когда он подумал о том, что сидит и слушает, как Хоффа рассуждает об этом. Неужели Хоффа не соображает, что если ему удается подслушивать Кеннеди, то и те с таким же успехом могут подслушивать его? Раз уж Берни Спиндел умудрился вмонтировать микрофон в кабинете психиатра Мэрилин Монро, то почему бы кому-то еще не подложить “жучка” в домике Хоффы?

Джанкана сидел, думая о том, какая мерзкая и слякотная за окном погода, с сожалением глядя на свои туфли ценою в пятьсот долларов.

— Пойдем прогуляемся, — произнес он. — Подышим свежим воздухом.

Именно так она и мечтала провести выходные: в доме Лофордов был устроен торжественный ужин, она и он, кинозвезда и министр юстиции, весь вечер вели себя так, будто они “просто добрые друзья”. В течение нескольких часов им пришлось соблюдать приличия в присутствии гостей, и это еще больше распалило их страстное влечение друг к другу. Наконец Бобби с показной невозмутимостью, которая была понятна только немногим посвященным, сказал, что едет в “Беверли-Уилшир”, и предложил подвезти ее до дому. Приехав в Брентвуд, они, едва переступив порог дома, стали сдирать с себя одежду До спальни они так и не добрались и занялись любовью прямо в гостиной, на широком диване, который она выписала из Мехико, разбросав по дальним углам комнаты подушки, чтобы освободить для своих утех побольше места.

Бобби остался у нее на ночь. Лишь однажды он спустился вниз — очевидно, чтобы позвонить Этель, решила она, потому что, когда он вернулся, вид у него был смущенный. Она не стала подслушивать, о чем он говорил по телефону, и была очень довольна собой.

Ее кровать была небольшой и узкой — как и сам дом, кровать предназначалась для одного человека, — но так было даже лучше: они лежали, тесно прижавшись друг к другу, словно на полке пульмановского вагона, и это сразу же напомнило ей съемки фильма “Некоторые любят погорячее”.

Они долго разговаривали — в отличие от Джека Бобби был одним из тех немногих мужчин, которые не имеют привычки закрывать глаза и немедленно засыпать сразу же после того, как насладились любовью. Она рассказывала ему про Типпи и детский приют, а он ей — о своем детстве, в котором было все то, чего была лишена она сама: мать, отец, братья и сестры, дедушки и бабушки, деньги…

— Я всегда хотела иметь детей, — сказала она.

— Дети — это лучшее, что бывает в жизни, поверь мне. Почему у тебя нет детей?

— Не повезло, — ответила она. — Но еще не все потеряно. — У нее не было желания говорить ему, что за все эти годы ей пришлось делать так много абортов, что теперь у нее практически не было шансов родить ребенка…

— Я так хочу, чтобы у нас с тобой был ребенок, — прошептала она. — Всего один ребенок. Ведь у Этель целая куча детей.

Бобби выдавил нервный смешок. Чуткий и отзывчивый, он однако не воспринял ее предложение всерьез.

— Ну, не куча, — отозвался он. — И десятка не наберется.

— Все равно много. А мне нужен только один — мальчик.

— Мальчик? Почему именно мальчик?

— Потому что мальчикам легче в жизни. Я не хотела бы иметь девочку. Я знаю , что выпадает на долю девочек, любимый.

— Может, у твоей дочери все сложилось бы по-другому.

— По-другому не бывает

Они снова занялись любовью. Уже начинало светать. Было прохладно. Чувствуя, что наконец-то засыпает, она спросила:

— Как ты относишься к женщинам среднего возраста с твердым подбородком и в очках?

— Такие не в моем вкусе. А что?

— Потому что если ты сейчас же не оденешься и не уйдешь, то очень скоро столкнешься в кухне с Юнис Мюррей. Меня ее присутствие не смущает — у меня почти нет секретов от миссис Мюррей, — но вот ты, возможно, не захочешь, чтобы она видела тебя здесь.

Бобби кивнул и поцеловал ее. Она тут же погрузилась в сон, а когда проснулась, его уже не было. Снизу доносились глухие шаги миссис Мюррей. Она наводила порядок в доме. По тому, в каком беспорядке Мэрилин разбросала свою одежду в гостиной вчера вечером, миссис Мюррей наверняка догадалась, что произошло, хотя и не могла знать, кто был у ее хозяйки. Но миссис Мюррей ничто не могло шокировать; она никогда не высказывалась по поводу того, что происходило в доме, даже когда случайно заставала утром какого-нибудь мужчину. Эта женщина никогда не осуждала Мэрилин; наоборот, казалось, ей нравится, что та доверяет ей свои любовные тайны. При этом она хихикала и краснела, как школьница. Миссис Мюррей стала для Мэрилин чем-то вроде старшей сестры или матери-настоятельницы, лишенной предрассудков, хотя одна из ее обязанностей заключалась в том, чтобы докладывать обо всем происходящем доктору Гринсону и оказывать “неотложную помощь”, если того требовали обстоятельства.