Майкл Корда - Бессмертные

— Да, — согласился я. — Бобби — чуткий человек. Однако я не стал бы повторять ту же ошибку.

— О какой ошибке ты говоришь?

— Незачем рассказывать об этом кому попало. Мэрилин засмеялась, несколько неуверенно.

— Я знаю , — ответила она. — Я теперь ученая! Я ни с кем об этом не говорю. Только со своим психиатром.

Я не очень ей поверил. Опыт подсказывал мне: люди, которые открывают свои тайны психиатру, уже поделились ими и с друзьями. Однако мне вряд ли удалось бы что-либо изменить. Я мог только предупредить Мэрилин, чтобы она вела себя осторожно. “Ей на собственном опыте предстоит убедиться, — думал я, — что Бобби более беспощаден к человеческим слабостям, в том числе и к своим собственным, чем Джек”.

Зазвонил телефон. Мэрилин сняла трубку.

— Алло, — произнесла она, затем встряхнула трубку, словно надеялась таким образом устранить неисправность. Она положила трубку на рычаг, на лице промелькнуло раздражение. — С тех пор как я переехала в этот дом, с моим телефоном творится что-то неладное, — пожаловалась она. — Какие-то странные шумы на линии, или, бывает, раздается звонок, а в трубке тишина… Это ужасно раздражает . — Мэрилин вновь обратила ко мне свой взор. — Ну что ты такой кислый, — сказала она. — Я счастлива. Правда. Когда Бобби сообщил мне о решении Джека, я подумала: “Что ж, вот и все. Теперь мне остается только умереть, на этот раз я действительно сделаю это”. Но вышло все по-другому. Может, удача повернулась ко мне лицом, Дэйвид, — спросила она, — как ты думаешь?

— Надеюсь, что так, Мэрилин.

— Я тоже надеюсь, милый, — прошептала она. — Боже, как я надеюсь!

Но нет, удача не повернулась к ней лицом. Я узнал, что на следующий день Мэрилин явилась на съемочную площадку, как всегда, с большим опозданием и провалила съемку сцены: было сделано огромное количество дублей, но все безрезультатно. Даже технический персонал киностудии — осветители, рабочие ателье, реквизиторы, электротехники, то есть люди, которым платят за отработанные часы, а за сверхурочные — отдельно, так что им все равно, если та или иная сцена снимается слишком долго, — даже они застонали, а кое-кто тяжело вздохнул, когда Мэрилин в двадцатый, а может, уже и в тридцатый раз подряд не смогла правильно произнести наипростейшую реплику.

К концу дня позади камеры выстроились в ряд сотрудники администрации киностудии в строгих темных костюмах — при нормальных обстоятельствах они никогда не появлялись на съемочной площадке. Но сейчас они пришли и явно нервничали; по их лицам струился пот. И это еще больше сбивало ее с толку.

— Ну, не бойся, дорогая, — подбадривающе крикнул ей Кьюкор. Но то был не страх — ее охватила настоящая паника .

Появиться перед камерой для нее теперь было все равно, что пройтись без страховки по канату на большой высоте. Не помогало даже присутствие на съемочной площадке доктора Гринсона. Камера, прославившая Мэрилин на весь мир, теперь стала ее врагом.

— Может, камера для вас — это своего рода фаллический символ? — предположил доктор Гринсон, не очень уверенно.

— Меня не пугают мужские члены. Бог свидетель, я достаточно насмотрелась на них.

— Допустим. Но, может быть, как-то подсознательно…

Мэрилин слушала психиатра с закрытыми глазами, лежа на спине. Голос доктора Гринсона действовал на нее успокаивающе, как массаж, хотя она и не верила, что он способен сотворить какое-нибудь психиатрическое чудо.

Но кинокамера не являлась для нее символом фаллоса — в этом Мэрилин была абсолютно уверена. В кинокамере она видела воплощение могущества иного рода. Став взрослой, она всю свою жизнь боролась из последних сил, чтобы понравиться заправилам киностудии, — пела, танцевала, улыбалась, каждым жестом и взглядом как бы молчаливо взывая: “Любите меня, выберите меня, я красивее и лучше всех!” — и в то же время ненавидела их всех, боясь, что на нее не обратят внимания или выпихнут в ряды тех миловидных блондинок, которым не удалось стать актрисами и которые поэтому работали официантками в кафе и ресторанах Лос-Анджелеса. Она стала рабыней собственной славы, и в ее глазах кинокамера была символом и магическим тотемом власти рабовладельцев.

Все это она объяснила доктору Гринсону. Он выслушал ее с сочувствием, но сдержанно — в конце концов, он ведь представлял интересы Голливуда и поэтому не мог и не хотел признать, что болезнь Мэрилин связана с киностудией и вообще с работой в кино.