Асар Эппель - Латунная луна - рассказы

Грурих пропал. Говорили многое. Кто-то из сослуживцев, будучи в отпуску за границей, якобы видел на некоем античном холме, то ли в Малой Азии, то ли в Элладе, похожего на Груриха оборванца. Задрав голову, тот сидел на ступенях какого-то сохранившегося портика и не отрывал глаз от капители одной из центральных колонн. Она была частично разрушена — откололась “медвежья лапа” — завершение акантового листа волюты. На второй центральной колонне капитель оставалась в целости и архитрав полностью сохранился…

…Он уже долгое время ходит, глядит под ноги и буквально обыскался найти отколотый фрагмент. Обломки в траве попадаются редко — всё подбирают японские туристы, — а приходить с лопатой копать — об этом нечего и думать. И он целыми днями ищет фрагмент, утерянный капителью. Целыми днями.

Ни сторож, ни археологи его не гонят.

Однажды он услыхал сказанное о нем каким-то русским туристом “голодранец”, и по старинной привычке сразу обнаружил в небрежительном этом высказывании присутствующий в нем придаточный “голод”.

И правда, живет он неведомо чем. Но, голодный и оборванный, раскопок не покидает и однажды набредает на то, на что не мог даже надеяться, — невдалеке от храма обнаруживается значительная яма, наполненная осколками старого мрамора. Он бросился было к ней, ибо ждал, что среди желтоватых этих, покрытых аттической еще плесенью обломков окажется вожделенный осколок, и наконец можно будет восстановить равноподобие портика, но невдалеке от ямы маячил сторож, охранявший ее от японцев, которые привыкли со всех раскопок утаскивать на память все, что подвернется.

Ходивший возле ямы одноглазый (чудовищно несимметричный!) турок с янычарскими усами его испугал, и он убежал прочь, а потом долго прятался в заброшенной раскопочной канаве, страшась тюремного заключения за попытку хищения на античном объекте.

В канаве он и ночует, припрятав на завтрак кусок хлеба с огрызком сыра, добытых с вечера. На него садятся ночью местные ночные бабочки — куда более тяжкие и мягкие, чем бабочки его детства. Он их с себя сгоняет, и, бывает, бабочка мерзко раздавливается. Пока он содрогается, пока вытирает руку о ночную траву, вероятно, фараоновы мыши (их здесь, оказывается, множество) утаскивают его еду — заплаканный сыр и сухой хлеб.

Так же содрогаясь, когда сторож, помолившись, отворачивается, а сторож отворачивался всегда, когда кто-нибудь подходит, он спозаранку подкрадывается к яме с обломками, но пугливо — едва сторож поворачивает голову, — в панике начинает глядеть якобы на пролетающих птиц.

Изо дня в день высокий худой оборванец, крадучись, ходит вокруг ямы и видит, как проворные японцы хватают мраморные осколки, но сторож ловить их и не думает, а наоборот, стоит туристам появиться, безучастно и картинно отворачивается.

Кроме того, турок, начиная спозаранку, пятикратно в течение дня расстилает молитвенный коврик и опускается на колени. Задрав к небесам зад, сторож словно бы целует траву, каясь, как видно за свои грехи, при этом челом кающийся с землей турок ( челом кающийся — думает наш бродяга) обращен лицом к Мекке, а не к яме с мраморными фрагментами. Все пять раз, начиная спозаранку, наш бродяга подползает к яме, но стоит истово беседующему с Аллахом сторожу шевельнуться, его пальцы впиваются в траву, натыкаясь иногда на забальзамированных в предвечные времена фараоновых мышей .

И так изо дня в день, изо дня в день.

Однажды утром он видит, как отмолившийся басурманин, кряхтя, приволакивает ведро битого мрамора и ссыпает в известную нам уже яму, и он недоумевает, и ничего не может понять.

Увы, ему невдомек, что лукавые археологи специально накололи на мраморные осколки дикий камень, чтобы вороватым японцам было чем похваляться на своих островах.

А сторож отворачивается для остроты момента и правдоподобия покражи.

Начнем эту историю не своими словами: “Солнце уже всходило, когда Джек проснулся. Как всякий житель прерий, он прежде всего осмотрелся, чтобы поглядеть на лошадь. Ее не было. Лошадь для жителей прерий, то же, что корабль для моряка, что крылья для птицы. Без нее он беспомощен, без нее он подобен человеку, затерянному в океане, или птице, сломавшей крыло… Но прежде, чем Джек вполне оценил потерю, он увидел лошадь далеко в стороне: она спокойно паслась и с каждым шагом удалялась от его стоянки. Присмотревшись, он заметил, что за нею волочится веревка. Если бы веревки не оказалось, было бы совершенно невозможно ее поймать… Но, увидев веревку, Джек решил попытаться…