Альфред Кох - Ящик водки. Том 3

— Нет, старик, я с тобой не соглашаюсь. Вот насколько я понимаю, русская ментальность и русское самосознание уходят в глубь российской истории на триста лет. Дальше ее не хватает. Мы понимаем, что был Алексей Михалыч, были Рюриковичи. Умом мы это понимаем, но сердцем Россия начинается как бы с Петра Первого. Таково русское самосознание. Мы сейчас говорим не о реальной истории — но об образе русской истории, который сложился в русском национальном характере.

— Князья, значит, разборки, наезды…

— …татарское иго, потом кровавый Иван Грозный, далее какая-то смута, а потом — ничего. Потом Петр Первый.

— Так. Допустим. А почему так, интересно?

— Не знаю. Петр Первый решительно зачеркнул все, что было до него.

— Да… А что до него было? Какие образы возникают? Дремучие леса, гуси-лебеди, с луком и стрелами бубновый валет, похожий на Касьянова — как на иллюстрациях к сказкам. Что-то не очень внятное рисуется.

— Да. Что-то такое — смутное время, Борис Годунов, Василий Тишайший…

— Аленушка на волке скачет… Или Иван-царевич.

— И персонажи в татарских халатах — будто бы русские… Вот этой истории, получается, как бы и не было, все началось с Петра Первого — вот так устроено русское самосознание. Или, во всяком случае, я его так понимаю. В нем ничего не осталось из допетровской Руси!

— В самом деле, что такое Алексей Михалыч? Не очень это понятно.

— Нет, ну более-менее продвинутые люди расскажут. Но даже они сердцем этого не чувствуют. Начиная с Петра — вот эти ботфорты, Преображенский мундир, треуголка, эта шпага — от этого все началось.

— То есть это Россия, которая чего-то захватывает и создает из себя империю?

— На самом деле, все основные захваты до Петра осуществились. Петр прирастил от силы десять процентов территории. Все остальное уже было захвачено — вплоть до мыса Дежнева. Даже договор о разделении границы с Китаем был.

— То есть ты утверждаешь, что Россия началась с Петра Первого. А до этого как бы ничего не было, — таков русский менталитет?

— Да. Ментальность русская, она такая… Строго говоря, Петр Первый считается основателем Российского государства. Потому что тогда мы от царства перешли к империи. И поскольку Российская империя слишком долго влияла на русскую ментальность и в значительной степени ее сформировала, то имперское сознание начинается с момента возникновения империи. Но никак не раньше.

— А что, логично…

— Так вот, получается, что русская история в русской ментальности укладывается в триста лет. И из них сто пятьдесят лет мы воевали это северное Причерноморье! Мы завоевывали этот е…ный Крым, эту Одессу, Николаев, Новороссийск. Это началось с борьбы Петра Первого за Азов — и тянулось вплоть до Крымской войны. Которую мы проиграли. Половина истории угроблена на то, что в результате досталось хохлам! На халяву! Они же палец о палец не ударили! Ведь эти казаки запорожские, которые с польскими панами дрались, — они ведь не помогали Потемкину Причерноморье отвоевывать. Они сидели на Хортице, а когда к ним Потемкин пришел, убежали за Дунай — к османскому паше — и приняли турецкое подданство.

Комментарий Свинаренко

Летом 1992 года я нечаянно совершил экскурсию по местам, типа, боевой славы. А именно — съездил с семьей в отпуск в тот самый Форос. В санаторий ЦК или чего-то там такого — в непосредственной близости от места заключения Горбачева. Море, кипарисы, а главное даже, может, воздух — это все очень хорошо. Я помню, как радовался. Что вот отдыхаю в таком месте, куда мне при прошлом режиме ни в жизнь бы не попасть. А на коммерческой основе — бери и отдыхай. За — крутится такая цифра в голове — 140 долларов. Столько или нет, но точно было недешево. Ну, смущали какие-то мелочи — так, слегка, по краю сознания. Теперь же ясно, что это все представляло собой жалкое зрелище. Обои поотклеивались, плитка поотлетала, мебель советская, общежитская, какие-то хамские, воровские, наглые кастелянши… А самое главное — кормили очень маленькими и очень бедными обедами. Скупой блин каши, суп с картошкой, детская подозрительная котлетка… Компот… Было в этом что-то армейское, что-то даже и зоновское, то есть натурально коммунистическое, обобществленное. Современный человек, будучи в здравом уме, хихикнет тут и скажет, что надо было в ресторане питаться. Но этот ЦК там в округе придушил всех частников, и единственное, на что те, бедные, отваживались, была торговля черешней на базарчике у ворот. Еще — вот знак новых времен, убедительное доказательство реформ и перемен — по соседству было так называемое казино. Но и там вместо икры на тостах — как в «Шангри Ла», или харчо с цыплятами табака — как в подвальных игровых залах «Националя» — подавали только отвратный кофе по три доллара за чашку. В общем, все было у цековцев, как у всех прочих… Бедные! То-то они особенно не надрывались на защите своего режима в 91-м. Ну его, думали, к такой-то матери… Глядя с высокого берега на бухту, в которой когда-то стоял охранявший генсека военный беспомощный кораблик, я себе представил, как годом раньше, буквально ровно за год до меня, в этих благословенных местах в своем легендарном заточении томился Горбачев. Давился холодной манной кашей, питался разваренными в кашу же советскими макаронами и думал: «Как же это все надоело… Кормят какой-то дрянью, выпить нечего из-за этого ебаного сухого закона… Ничего сделать не дают, чуть что не так — вот, арестовывают… Живу, ну буквально как весь советский народ! Да пропади оно все пропадом…»