Альфред Кох - Ящик водки. Том 3

Может быть, труднее было оставаться порядочным человеком, чем сразу со всем порвать и хлопнуть дверью камеры. Этот бедный Игорь, не ставший стукачом, но который не мог сразу послать гэбульщников к черту. Его тщетные попытки проникнуть сквозь партийный заслон в Венгрию или еще подальше. Бедный Алик, родившийся в ссылке, подрабатывавший дворником и мечтавший о квартире и «Жигулях». И главное — эта невозможность врезать «им всем» то, что хотелось врезать. Полуподполье. Сумерки богов. Необходимость приспосабливаться, выживать, кормить семью, добывать мясо и масло. Я бы с ними не поменялась. Игорь хотя бы приплыл к тихой журналистской пристани. А Алика будут долго и больно бить по голове уже в новые времена. За спасительные для страны залоговые аукционы. За правдивое чаадаевское интервью. За то, что не ночевал на вокзале, а получил жалкую казенную квартиру. За немецкие корни. За нормальный средний гонорар за книгу о приватизации. За честно заработанные деньги. Его будут травить в следующей главе (бутылке ящика), и тогда ударит он: сплеча несправедливо. По НТВ. А Игорь Свинаренко в этом ящике не заметит чеченскую войну. И самое страшное: советская действительность навсегда научила авторов выживать, а не бросаться на амбразуры. Не желать невозможного. Не бегать по волнам. Уступать дорогу неизбежности. Я хорошо отношусь к авторам, и мне их безумно жалко. А им, похоже, жалко меня. И в этой взаимной жалости капиталиста, журналиста и облезлого злого диссидента — надежда не только для нас… Истина — в ящике. Третьим, четвертым, пятым — будете?

Весь 92-й год Кох «Занимался любимой работой — продавал Госсобственность». Свинаренко — тоже любимой: работал в газете командовал отделом преступности. В этой главе также научно разъясняется, отчего развалилась Российская империя. Главной ее сверхзадачей, как известно, было создание великого Славянского государства со столицей в Константинополе. В 1917 году стало ясно: к проливам нас Европа никогда не пустит. И Стамбул мы не получим ни за что. Когда наступила ясность, империя и развалилась — а на кой она тогда, в самом деле? После, когда мы проиграли «холодную войну», развалился и Советский Союз. Зачем кормить огромную армию, если она не побеждает? А без армии — какая ж империя…

Зато теперь, когда нас никто не заставляет решать мировые проблему можно заняться собой, домом и семьей.

Кох: 1992-й — это первый год России.

— Да, первый год чисто России. СССР уже ж не было.

— Горбач в декабре отдал чемодан — и был таков.

— Смешно: я нашел в Интернете постановление ЦК КПСС «О подготовке к празднованию 80-летия создания СССР». Это у нас на декабрь 92-го намечалось. Неплохо!

— Да.

— Итак, самое начало года: 2 января — либерализация цен, начало проведения реформ. А десятого числа — отмена фиксированных цен на хлеб и молоко. То есть сначала оставили на хлеб и молоко твердые цены…

— А потом быстро сообразили, что херня это все. И освободили вообще все цены.

— Мне в 96-м Немцов, когда был губернатором в Нижнем, по тогда еще довольно свежим следам рассказывал, что он именно в том январе договаривался с командованием военного округа — завезти в город полевые кухни. Тогда реально боялись, что народ с голода начнет пухнуть, бить витрины и грабить склады. Но, в общем, как-то обошлось без полевых кухонь.

— А мне Немцов рассказывал, что полевые кухни он таки выкатил…

— Это он тебе, может, как частному лицу говорил. Для прессы же он более ответственно высказывался. А ты сам помнишь это все? Ты где вот был тогда? Это ты, кстати, цены освободил?

— Это не я. Это Егор Тимурович.

— А ты был кто тогда?

— Я в Питере был заместителем председателя городского комитета Госкомимущества.

— А тебе заранее сказали, что цены освободят?

— Это и так ясно было. Они еще в ноябре об этом предупредили и даже цифры назвали… Это ни для кого не было неожиданностью.

— Это для тебя не было.

— И для тебя не было. Просто ты уже забыл. Там же история такая, что люди кинулись снимать с книжек деньги, а им не выдают, потому что Павлов заморозил счета.

— Да… Я помню, что колбаса была три рубля, что ли, — а стала десять.

— Но стала. Стала! В том-то же и дело, что она появилась!

— Да, все лежало-продавалось. Это, значит, и было конкретно началом реформ.

— Да.

— Все. Сказали — хватит шутить.

— Да. Хватит шутить! И приватизация началась. Мы разработали за январь-февраль городскую программу приватизации. Потом в марте ее затвердили в совете. И в апреле уже первые аукционы пошли. Так же, как в Нижнем. Магазины мы начали продавать. На аукционах. Пригласили опытных аукционщиков, которые еще в «Союзпушнине» в советские времена мех продавали западникам. И с их помощью вместо соболиных шкурок магазины продавали. Много продали! Почти все. Народ сначала бухтел, а потом начал покупать. Там важно было разъяснить трудовым коллективам, какие у них льготы. Они участвовали в этих аукционах и выигрывали. Было весело! А потом ваучерная началась. Вот тут уже нам крови попили, конечно, с ваучерами.

Читать дальше