— Ха-ха!
— И его надо специально звать, чтобы он пришел. Если ребенок меня не видит три недели, он же не может догадаться, что я живу дома, что я каждую ночь прихожу поночевать быстро.
— Анекдот такой был: «Яичница в холодильнике, суп на столе, е…ать будешь — не буди». Помнишь? Ха-ха!
— Ха-ха-ха! «Нравится, не нравится — спи, моя красавица». Ну вот. А газета поначалу была вялая и непонятная. Первые номера любого издания — всегда такие.
— Надо стиль поймать, конечно.
— И было смешно — людей набирали с улицы. По объявлению. Чуть ли не на заборе их расклеивали. И вот люди приходили с улицы, мы перед ними выступали, слушали, какие они вопросы задают. Набрали с улицы людей — и ничего! До сих пор многие из них работают.
— Видимо, талантливый менеджер — Яковлев.
— Ну, тут двух мнений быть не может. Чудес же не бывает. Раз человек с нуля такую империю построил…
— И, видимо, он очень быстро сгорел. Запал кончился. И он понял, что нужно сворачиваться, не то он собственными руками погубит свое детище. Он продал и уехал в Лос— Анджелес. Это же огромное количество энергии надо отдавать — а она же ведь ниоткуда не берется! Я так это понимаю…
— Ну, Алик, ты, как капиталист, может, лучше понимаешь Яковлева. Я после думал — если у меня там год за три шел, то какой же у него был коэффициент (или, иначе, мультипликатор)? Я столько там всего увидел, прожил — а он-то всяко побольше моего.
— Вот я про себя знаю, что меня хватает на какие-то короткие проекты. А потом я должен период релаксации переживать. Я отдаю энергию, а потом должен пополнить ее запасы. Я не могу, как Чубайс, работать — из года в год… Он на плутонии, что ли?
— Вот, я и говорю, что олигархов — Гуся с Березой, а теперь еще и Ходора — надо беречь. Мало таких людей… И еще Яковлев придумал институт рерайтеров. Люди сидят и переписывают чужие заметки. Причем они не из репортеров, а из структурных там лингвистов разных.
— А, фирменный стиль создают!
— Не, просто добавляют ясности. Проясняют, кто что хотел сказать. Без эмоций. Фильтруют базар. Добавляют цинизма.
— И софт, наверно, свой был?
— Да, софт придумывал человек по фамилии Калашников. А еще тогда в моде было видео.
— Нет, я эту тему раньше прошел. У меня появился первый видик в 89-м году. Помнишь, «Электроника»? Завода «Позитрон»?
— А, да, у меня тоже такая была. Серебристая.
— Я же устроился работать в политехе, и мы преподавали на курсах повышения квалификации руководящих работников НПО «Позитрон». По психологии менеджмента, как сейчас помню. И с нами расплатились этими видиками — тогда же царство бартера стало опускаться на нас… И у меня появился видик, который я подсоединял к нашему телевизору. Декодера в нем не было, так что все фильмы получались черно-белые.
— А я декодер впаял.
— Ну. И бабка говорила — что ж он помер не вовремя, нет бы на два года раньше!
— Типа — не знал бы, что Советский Союз развалился?
— Да нет, она переживала, что мы его хороним как частное лицо. А при советской власти были б речи, знамена, салют…
— Ордена на подушке…
— Типа…
— Нет, я не впаивал. Просто купил русский ТВ с декодером. Вот тогда-то, в 89-м, я все и посмотрел. К 92-му для меня это был пройденный этап.
— Быстрый ты. А я смотрел еще в 92-м. Берешь пару-тройку кассет, бутылку-другую коньяка, закусок — и сидишь всю ночь, смотришь… И я еще деда похоронил в 92-м.
— А, это который чекист?
Свинаренко Комментарий
В декабре 92-го помер мой дед Иван Митрич Свинаренко. Царствие ему небесное. Я очень его уважал с младых ногтей — и это уважение только крепло со временем. Мало я видел настолько прямых людей, которые не сворачивают с выбранной дороги и выполняют задуманное, не поддаваясь искушениям и не отвлекаясь на личное обогащение.
Конечно, мне было бы приятнее, если б мой дед служил у белых и исповедывал либеральные ценности, — но из песни слова не выкинешь. Дед мой в ранней юности вступил сперва в комсомол, а там и в ЧК. Ему казалось, что так он сделает этот мир лучше… С другой стороны, если уж даже граф Алексей Николаевич Толстой пошел служить к красным и считал себя при этом приличным человеком, то какие ж вопросы к крестьянскому юноше?
Я помню этот небогатый домик на окраине Макеевки, в котором часто бывал. Три комнатки, беленые стены, много — по тогдашним моим понятиям — книг. Полный шкаф. Один, правда, шкаф. В числе книг было собрание сочинений Сталина. И его пресловутый «Краткий курс». И его же портретик, размером с книжку, на стене. В рамке, под стеклом.
Читать дальше