Александр Попов - В дороге

Аэропортом – или вокзалом – была большая бревенчатая изба с тремя амбарами; в щелистом сарае мерно работал дизель. Холодно было так, что у капитана замерзли руки, и по телу пробегал озноб. Но капитан восхищен и немного растерян.

Его и Виктора встретила сестра дезертира Людмила – смуглая, с узковатыми азиатскими глазами, но прямым носом. Ей около сорока, она низкая, пухловатая. Капитан отметил, что брат и сестра мало схожи внешне – Виктор худой, костистый, с длинной шеей. Но все же они очень похожи. Чем же? -хмуро всматривался капитан в обоих. Быть может, вот этим добрым, простодушно-улыбчивым взглядом. Что-то детское в них. Но – оба проветренные, загорелые, и чувствуется капитану, что терты жизнью.

Капитан хмуро представился Людмиле и поздоровался с ней тугим полукивком; но ему сразу стало неудобно за свое поведение, и он низко наклонил лицо.

Сгрузили рюкзаки, сумки на телегу, в которую был впряжен крупный конь тяжеловоз. В руках Людмилы свистел бич, и телегу с грохотом подкидывало на ухабах. По дороге капитан узнал, что вчера Михаил куда-то скрылся.

– Видать, предчувствовал, что приедут за ним, – сказала Людмила. – Но дальше оленьего стойбища он не уйдет, там будет жить.

– Поутру, товарищ капитан, направимся туда, – добавил Виктор, затягиваясь дымом крепкого самосада. – Три-четыре дня пути.

Капитан с неудовольствием подвигал бровями, но промолчал.

Людмила и Виктор жили в одном доме – в доме родителей, которые давно умерли. Брат был холостым, а у Людмилы муж утонул в Говоруше три года назад. Хозяйство у них было небольшим – сам дом барачного типа на три семьи, избушка, сарай, недостроенная баня, сотки в две огород с кустами картофеля, но густо заросший травой, имелись корова, конь и олени. Ввели гостя в дом -большие ветвистые рога марала встретили его в прихожей; по беленым, неровным стенам висели тряпичные коврики с идиллическими сценами – с русалками, лебедями, пышной южной растительностью. На крашеном полу лежали пестрые самотканые дорожки, сработанные из лоскутков. Из мебели был рассохшийся, покосившийся шифоньер, две кровати, грубой столярной работы стол и несколько табуреток. Бедновато, – потер небритую щеку капитан Пономарев.

Людмила накрыла во дворе на стол. Нажарила две сковороды грибов с картошкой. Грибов в Говоруше так много, что, выйдешь за ограду, буквально за несколько минут можно насобирать ведро. Коров обычно на весь день или даже на всю ночь выгоняют со двора, они бродят по ближним пролескам и кормятся грибами. Пастухов нет, но коровы в свое время приходят доиться.

Только сели за стол – за оградой замычала Буренка, словно сказала хозяйке: вставай. Людмила быстро подоила и поставила на стол банку с молоком.

– Грибное, таежное, – с гордостью сказал Виктор, наливая гостю полную кружку.

Капитану Пономареву были симпатичны Людмила и Виктор, но он почему-то водил бровями, грубо, громко прикашливал, не заговаривал и отмалчивался. Ему минутами казалось, что он должен, обязан показать Людмиле и Виктору, что они брат и сестра дезертира, как бы сказать им: "Знайте свое место". Но в душе капитана Пономарева – и он ясно это почувствовал – начало расти что-то новое для него, нежное, даже печальное, которое пока еще робко, неуверенно тянуло и звало его к иным поступкам, мыслям, переживаниям – простым, открытым, добрым.

Виктор предложил капитану выпить браги, но он отказался. Посидел за калиткой на лавке, смотрел на сельчан, которые здоровались с ним даже издали. Пришли с посиделок сыновья Людмилы – Петька, Вовка и Глебка. Проголодались, накинулись на выставленную матерью еду. Выпивший Виктор ругал их, раскачиваясь на тонких ногах:

– Поздно пришли, пистолеты! Где мой бич – я вам всыплю по первое число…

– Будет тебе, Витяня, – сказал Вовка, самый взрослый, крепкий, высокий подросток с большой кудрявой головой. Он придерживал неуверенно стоявшего на ногах своего дядю и пытался увести его в дом. – Мы уже девчонок щупаем, а ты нас ругаешь.

– Цыц! Живо спать! – прикрикнул Виктор, но капитану Пономареву было понятно, что незлобиво, а для порядка.

Мальчики забрались на крышу избушки, на которой находился сеновал. Долго шуршали, смеялись; Глебка повизгивал и жаловался матери – братья щипались. Мать ругала и Глебку, чтобы не жаловался, и братьев, чтобы не обижали малого.

Виктор раскачивался на стуле, обхватив голову руками, и стонал: "Эх, братка, братка…"

Капитану Пономареву приготовили постель в избе, но он по скрипучей лестнице взобрался к мальчикам на сеновал. Они уже спали. Накрылся огромным тяжелым тулупом. Запахи овчины и сена отчего-то волновали. Стояла невероятная, кондовая тишина. Крыша перед глазами дырявая, видны звезды. Покой и тишина вселенского мира, казалось, вливались в сердце капитана, и ему почему-то не хотелось думать, что где-то проходит суетливая, шумная жизнь, что где-то его ждет казарма со своими порядками, уставом, ровными рядами кроватей, замершим по стойке смирно дневальным, горластым сержантом дежурным. Капитану хочется думать только о чем-то спокойном, неторопливом, но важном, нужном.