Александр Попов: Хорошие деньги

– Будешь медведем, а мы – охотниками, – повелительно сказал ему высокий крупный мальчик Петя, с важностью подкидывая в руке детское двуствольное ружье.

Мальчики повалили Василия на пол, разбежались по углам, за шкафы и столы и стали выкрикивать: "Бах! Бух! Трах-тах-тах!" Потом с гиканьем подбежали к Василию, перевернули его на спину:

– У-ух! здоровущего мы медведя пристрелили!

Растянули Василия за руки, за ноги и стали понарошку разделывать – голову, лапы отрубать, шкуру снимать. Василию было щекотно, но он не мог засмеяться, потому что сердце обжигала обида: почему именно его сделали медведем? Он не прочь стать охотником, а не унизительно распластанной тушей. Он вскочил на ноги, нечаянно ударил локтем Петю. Тот мгновенно ответил ударом ружья в живот. Василий чуть было не заплакал от боли, но сдержался, вырвался и убежал к окну; мальчики кричали вслед:

– Посмотрите: чокнутый!

Возле окна было спокойнее; Василий прильнул носом к холодному стеклу. Ему хотелось побыть одному, но неожиданно все стали суетиться, бросили игры, когда воспитательница возвестила:

– Строимся на обед. Идем руки мыть. Живее, живее!

Василию не хотелось куда бы то ни было идти; раздраженно подумал – почему он должен строиться? Однако Рита Николаевна оттолкнула его от окна.

– Не хочу, отстаньте!

– А ты, Вася, захоти, – и за руку жестко-ласково установила его в строй.

По одному подходили к крану с холодной водой, смачивали руки и проходили через длинный коридор в соседнюю комнату, в которой уже были накрыты столы. Становились возле стульчиков и ожидали команды.

– Сесть, – услышали, наконец.

По команде взяли ложку, по команде протягивали руки к первому и ко второму блюду.

Потом детей повели на прогулку. Рита Николаевна снова построила свою группу, и на улице сказала:

– Туда не ходить, сюда носа не совать, к забору не приближаться, на деревья не лазить, а кто не послушается, у того скалкой одно место буду греть, – улыбнулась она.

Василий понял, что играть можно только под грибком в твердом сыроватом песке, на качалке и возле воспитательницы. Под грибком ему наскучило копаться, на качалку не пускали Петя с друзьями, возле воспитательницы стоять ему никакого интереса не было. Подошел к забору и через щелку заглянул на улицу.

– Куда, Окладников? – строго сказала Рита Николаевна.

Василий вернулся, сел в песочницу и долго смотрел себе под ноги. Петя весело смеялся, качаясь, пуская к себе только тех, кто заискивал перед ним – дарил игрушки, угощал конфетами, поддавался в рукопашной – Василий особенно презирал таких детей – или подолгу просился на качалку.

– А ты почему не просишься ко мне? – спросил Петя у Василия.

– Не хочу качаться, – недовольно сказал неправду Василий и отвернулся.

Все ребятишки играли, а Василий одиноко сидел в стороне; никто не приглашал его в игры, и от обиды он украдкой всплакнул.

К вечеру детей завели в группу. Василий спрятался за перегородку в сенях, потом выбежал во двор и стал карабкаться на забор. Он не знал, куда и зачем хотел бежать, просто хотелось оказаться от этого неприятного, как он полагал, дома очень-очень далеко. Но кто-то дернул его вниз, он ударился коленом о камень и громко, неутешно заплакал. Сквозь слезы смутно видел склонившееся над ним бородатое лицо дворника. Прибежала воспитательница, подхватила мальчика под мышку и унесла в группу. Он вырывался, пищал и даже укусил ее.

Вечером Василий ждал родителей, но они почему-то не приходили за ним. Неужели забыли?! – билось в сердце отчаяние. Пришла ночная няня, полноватая, седоволосая старушка, и стала укладывать детей в постели. Василий заплакал:

– Хочу домой. Где мой папа?

– Ты же, милочек, круглосуточный.

– Круглосуточный?!

– Да, родной, всюнедельный.

И такого слова испугавшийся Василий не знал. Ничего не понял он из объяснений бабушки и решил, что мать и отец навсегда бросили его. Невыносимой горечью набухла маленькая душа. Он упал на пол, уткнул лицо в ладони и разрыдался. Бабушка уговаривала его, гладила, отвела к постели и раздела. Он утопил лицо в подушку и долго не мог успокоиться.

Утро влило в его душу свежести и ясности; крепкий сон и слезы, казалось, очистили ее. Необычно сочно и мягко светило в окно солнце. Все дети еще спали, когда Василий проснулся. Ему было приятно лежать под ватным одеялом и смотреть в окно. Он видел пожухлую листву кленов и беловато-синее небо осени. Из щелок оконных рам тянуло холодком. Василию было грустно, но легко. Неожиданно он вздрогнул и поморщился – детей стали будить, поторапливая. Воспитательница говорила, что нужно спешить, так как остынет завтрак. Василий подумал, неохотно одеваясь, почему он должен спешить на завтрак, если ему совсем не хочется кушать?