Сергей Костырко - Медленная проза (сборник)

– Нет, ну отчего же – это мы как раз понимаем, это мы хорошо понимаем.

– Ага. А чего ж тогда там, на кортах, гусаком ходили? Сверху вниз на нас смотрели? Чем так гордились? Умных книжек много прочитали? А сами хоть одну умную книжку написали?.. А?

– Это риторический вопрос или как?

– Просто вопрос.

– Нет, не написал.

– Почему?

– Таланта, наверно, не хватило.

– А что, все умные книжки написаны талантливыми людьми?

– Разумеется.

– А может, вы, простите, и тут лапшу себе на уши вешаете? Может, умную книжку может написать просто умный, который собственных мыслей не боится. А может, и в вашей сфере талант – это просто смелость?.. Ну ладно-ладно, не будем… Извините, я действительно не в свое полез… Еще понемногу?

Мы чокнулись.

Модя выпил. Пожевал задумчиво губами.

– Как по-вашему, что я тут говорил, все – бред? Или не все?

– Не все.

– Однако есть «но», да?

– Есть.

– Давайте…

– Вы, Модя, насчет лоха подумайте еще. Может, все тут как раз наоборот. Может, вы сами себе противоречите.

Модя скривился:

– Ну вы же умный человек, ну что мы сейчас будем таблицу умножения разбирать. Не хватало нам еще про духовность завестись… Вы что, на лоха обиделись, да?

– Нет, нет, – ответил я вполне искренне.

– Ну и ладушки… А про духовное еще поговорим. Для меня это сейчас еще покруче нравственности. Но уже не сегодня… А вообще поговорили хорошо. Я рад, что не ошибся – с вами можно. С другим бы не говорил… И вы не торопитесь отмахиваться, обдумайте, что я сказал. Нет, не в смысле, что я вас учу. А вообще, по жизни… Где у вас тут руки помыть?

– Сюда.

Модя прикрыл за собой дверь ванной. Через минуту, перекрывая шум спускаемой в унитазе воды, он заговорил уже обычным своим голосом:

– А на корты, как будет настроение, приходите. Если наши рожи нервируют, договоритесь с Пашей на другое время. Дадите старику заработать. Он в простое – клиентов нет. А что, горячей воды нет?

– Послезавтра будет.

– А в моих гостиницах – всегда!

Модя вышел в комнату с мокрым лицом. Я кинул ему полотенце. Он тщательно вытерся и глянул посвежевшим, как будто проснувшимся взглядом.

– Ну что, укатал я вас. А? Поговорили с новым русским?.. Ничего. Это иногда нужно… Ну и извините, если что… Нет, хорошо посидели, – сказал он уже сам себе.

– Хорошо, – искренне ответил я, радуясь, что мы уже идем к лифту и что я провожаю Модю.

Лифт оказался занят. Модя сунул мне жесткую ладонь:

– Я пешком. По лестнице. А ты, мужик, тоже… не горюй… Счастливо тебе.

И, не оглядываясь, нырнул в полумрак лестницы.

Теперь уже ничто не мешало выпитому коньяку. Ноги стали легкими и сильными. В комнате сумрачно, от выдвинутого на середину столика и кресел тесно. Я вышел на лоджию. Небо над горой горело желтым, только что туда закатилось солнце. На плитах двора распласталась крыша Модиной машины. Через пару минут из-под козырька над входом в Дом выкатились его плечи и голова. Модя запрокинул голову, нашел взглядом меня и вскинул руку – большой и указательный палец растопыренной ладони он свел в кольцо и, сделав этим кольцом круговое движение, прошил воздух: коза ностра приветствует!

Я стоял и смотрел, как в просветах крон соскальзывает вниз с горы Модина машина. Потом я поднял голову – затененный, как бы слегка задымленный город и над ним чисто, ясно, просторно – море, жесткое по очертаниям и нежное по цвету. На небе остывают бледно-розовые облака. Солнце только что закатилось за горы.

Поручни лоджии еще теплые.

Жаль, не поговорили всерьез. Амбалу нужно было выговорить обиду. Он ее и выговорил. А поговорить не получилось. Например, о том, зачем нас вообще свело. Ясно же, что всякие случайности и совпадения здесь ни при чем.

А еще томило наличие за спиной полуразоренного стола с закусками, с недопитым коньяком и нетронутой бутылкой муската. Почему-то в этом году я так и не обзавелся своей компанией. А как хорошо было бы сейчас перед ужином собраться всем за этим столом, нормально, не торопясь почесать языки… Да о чем угодно, на худой конец о политике… А может, правда, позвать сейчас соседей по столовой? Татарин-переводчик с женой, симпатичные люди, думал я, не трогаясь с места, наблюдая, как темнеет море, багровеет облачко, тащится через бухту крохотный сухогруз с зажженными огнями.

Утром по узким каменным переулочкам я спускался к набережной. Солнце светило навстречу, с моря потягивал ветерок, нес запахи портового мазутного дымка и водорослей. Пустым синим небом отсвечивали стеклянные витрины, с рекламного плаката очков глядела красотка-мулатка. Меня обгонял худенький паренек с белой шеей, в рубахе, еще хранящей чемоданную складку на спине.