Сергей Костырко - Медленная проза (сборник)

– Вали отсюда, – говорю, – и бога моли, чтобы я никогда больше про тебя не вспомнил. Телефончик у меня твой есть. Если нужно, достанем.

Видел бы ты, как он на полусогнутых из машины моей ковылял к своей «четверке». И как потом рванул на своей машине – Шумахер отдыхает!

Ну а мы с ребятами в универсам заскочили, отоварились, девок вызвонили наших, ну и оттянулись, как могли. Ржачки было на полночи.

Я слушал, вертя в руках тяжелую железяку.

– Вить, а ты не боялся, что, увидев такую игрушку, он вообще на месте кончится?

– Впечатляет, да? Это тебе не «стечкин». Помнишь «стечкина», мой первый пистолет? – спросил Витя.

– Помню.

Года три назад где-то около десяти вечера вдруг позвонил Витя, ему срочно, к утру, нужна была фотография для загранпаспорта – устроили по знакомству за хорошие бабки.

– Двадцать баксов плачу. А? Соглашайся. Ну хоть попробуй! Ты ж фотограф. Если завтра паспорт к обеду не обменяю, ждать два месяца, и Италия моя медным тазом накрывается.

– Давай. Под пиджак что-нибудь темное надень.

Минут через пять Витя уже звонил в мою дверь. Пока я заряжал пленку, ставил свет, фон подбирал глухой, Витя развлекал наставническими разговорами моего сына, лежавшего на диване. Сын отложил в сторону номер «Невы» с недочитанным «Замком» Кафки и терпеливо слушал такой примерно текст:

– Мужчине, особенно сегодня, необходимо иметь пистолет. Необязательно из него стрелять. Нужно, чтобы он был. Чтобы ты подержал его в руках. Чтобы энергетику его в себе ощутил. Понял? Для мужчины это что-то вроде инициации.

– Где ж его взять-то, пистолет? – спросил сын.

– Да какие проблемы, – сказал Витя и достал из кармана пистолет.

Карман, правда, тесноватый был, и пока Витя вытаскивал его, весь карман вывернул наизнанку, мелочь просыпал на пол, собирал потом. Но мне уже не до того было. Я еще не видел в своей квартире пистолета. Кадр из заграничного боевика. Даже жена пришла с кухни посмотреть.

– Ни хрена себе! Откуда, Витя?

– Так… Приобрел по случаю, – сказал Витя и протянул пистолет сыну. – Хочешь выстрелить?

Сын послушно взял пистолет, выслушал краткий инструктаж, подошел к балконной двери, приоткрыл ее, высунул руку с пистолетом наружу – в лоджии уже намело снега – направил дуло в небо и нажал спусковой крючок. Грохнуло. Стоявшая в дверях комнаты жена вздрогнула. Соседи, чьи окна справа и слева от моего балкона, думаю, тоже. Сын закрыл дверь, протянул пистолет Вите и сказал:

– Спасибо, дядя Витя.

– Ну что, Вить, пошли сниматься?

– …помню я твоего «стечкина». Слушай, Вить, а сколько у тебя их вообще?

– Этот шестой.

– И куда тебе столько?

– Страсть коллекционера. А что? Могу себе позволить. Ну и… я когда-то братву попросил устроить, вот они и тащат мне разное… попробуй теперь откажись…

Про такое совпадение напишешь – не поверят, скажут, придумал.

В будний зимний день, разбитый радикулитом, я сидел, вернее лежал, дома; с утра читал и редактировал рукописи, а после обеда, устроив себе лежбище на полу, включил телевизор. Телевремя пенсионерское, ну и, соответственно, документальное кино – «Бандитское десятилетие». Я не стал переключать, потому как фильм был про историю ОПГ, организованной преступной группировки Орехово-Борисова, которое погружалось в сумерки как раз за моим окном.

И вот – я смотрел кино про ореховских бандитов, а в это время грабили Борину квартиру на нашей лестничной площадке.

Кино завораживало не криминальной экзотикой, а тональностью повествования. «Всмотритесь в кадры этой любительской видеосъемки, – говорил диктор. – Загородный ресторан под Тамбовом. День рождения местного авторитета. На праздник приглашены и ореховские. Вот они, на ваших экранах. Еще молодые, еще только-только начинающие. 1990 год – обратите внимание, на каких машинах съезжаются гости».

На экране – сплошь «жигули» первых выпусков. Бедные!

Один из ореховских произносит тост. Он как будто чуть робеет перед избранной публикой. Отроческий почти трепет. Слова подбирает. Хочет произвести впечатление… Чокаются. Танцуют под живую музыку. Сидя за столом, подпевают певице. Гримасничают в камеру. Обнимают подружек.

«Им неведомо их будущее. Их странная и страшная слава. Они так ничего и не узнают про те могилы, про те надгробия, на которых скоро, уже очень скоро напишут их имена».

Ну да, типа, отгорели их жизни, яркими кометами прочертили небо тех роковых девяностых…