Тимофей Ермолаев - Рассказы

И в конце улицы Ди Куно увидел огромную кучу отличнейшего свежего Говна, и издавала эта куча соответствующий аромат… И стал Куно на колени, и заплакал от восторга, и застонал от умиления, и поцеловал Его…

5 апреля 2002 г.

— А это хороший яд? — спросила она, наблюдая, как он освобождает из упаковок таблетки. Руки его дрожали, и это начинало ее нервировать.

— Это не яд, — он прервал свое монотонное занятие и посмотрел ей в глаза. — Это снотворное. Очень хорошее снотворное.

Она перевела взгляд на стену и начала изучать застекленную картинку с древнеегипетской тематикой, словно видела ее в первый раз.

— Там лежит письмо, — вновь подал он голос, — в котором написано, что я все сам… Я просто запутался… И больше нет никакого смысла.

— Да, я понимаю, — сказала она.

— Ты знаешь, это ведь даже происходит выше меня. Что-то вроде естественного отбора. Если животное уродилось слабым, его пожирает более сильный. У нас, людей, каннибализм как-то не принят. В буквальном смысле.

— Я понимаю, — повторила она, но он не мог бы поручиться, слышит ли она его слова.

— Ты извини меня, — он пододвинул к себе стакан с водой. — Извини меня за все. За все, что было не так.

— Да ничего, — она пожала плечами.

— Ты поцелуешь меня на прощание? — он обратил к ней просящий взгляд.

«Черт!» — недовольно подумала она и уже начала привставать, но тут его взгляд потух и он пробормотал:

— Нет, не надо. Если ты это сделаешь, мне труднее будет уйти, а тебе потом неприятно будет вспоминать, что ты целовала мертвеца…

— Вот только не надо трагедий, — резко оборвала она его фразу.

Он улыбнулся. Той самой своей жалостливой улыбочкой, которая всегда раздражала ее, еще с самого их знакомства. Улыбкой неудачника.

— Да нет тут никакой трагедии, — глядя куда-то в сторону или, вернее, в никуда, тихо сказал он. — Наоборот. Вся моя жизнь оказалась комедией. Неудавшейся комедией…

она вздохнула. Они помолчали. Потом он одной рукой взял таблетку, а второй — стакан с водой. Руки его дрожали все сильнее, и пока он проглотил первую таблетку, полстакана воды расплескалось. «Действительно, комедия», — равнодушно подумала она и сказала вслух:

— Ты водки выпей. Для храбрости.

Он опять посмотрел на нее, благодарно кивнул и кинулся на кухню за бутылкой, оставшейся еще с позапрошлого Нового Года. Водка действительно помогла. Таблетки одна за другой исчезали в его рту. Покончив с ними, он вытянулся на диване (глаза его уже слипались), сложил руки на груди и заснул. Она послушала его ровное дыхание, потом открыла конверт и прочитала предсмертную записку. В записке не было ничего, кроме пошлостей, вроде: «В моей смерти прошу никого не винить» — и другая подобная чушь. Она положила конверт на место, пододвинула к себе телефон и набрала номер.

— Привет! — он, радостно улыбаясь, схватил ее за пальцы рук и сжал их в своих ладонях. — Что случилось? Я привык, что ты мне никогда не звонишь…

— Геннадий покончил с собой…

— Опять? — он было засмеялся, но увидев ее тяжелый взгляд, осекся. — Что, действительно?

— Да.

— Когда?

— Только что. Я звонила от него. Ушла, когда сердце остановилось.

«Что бы такого сказать? — подумал он. — Что вообще говорят в таких случаях?»

— Сочувствую, — произнес он. Их руки давно разомкнулись, и они почему-то избегали смотреть друг на друга.

— Во всяком случае, мне теперь не нужно будет обманывать его, — подумала она вслух.

— А честно говоря, Вера, ты от него столько всего натерпелась, он столько из тебя крови попил, этот неудачник, — тут он замолчал, потому что понял, что это не те слова, которые она хотела бы сейчас услышать. А нужных слов он не знал.

— К тебе сейчас можно? — спросила она без интереса.

— Да, но… наверное, не стоит, — он вздохнул. — У меня как-то совсем нет настроения…

Она кивнула.

— Вообще-то у меня тоже. Я поживу у мамы… Пока!

— Пока! — он сухо поцеловал ее в щеку, и они разошлись.

24 июня 2002 г.