— Может быть. Но разве не удивительно, что еще не найдено ни одного меча?
— И ни одного щита.
Он удивленно посмотрел на нее.
— Ты совершенно права. Щитов нет. Нет ни мечей, ни щитов. Тебе это ни о чем не говорит, София?
— Мне бы не хотелось…
— Я скажу тебе, что это значит. Если мы не найдем ничего подобного, значит, мы попали в переплет, как говорят в таких случаях англичане. Если нет оружия, у нас нет оснований полагать, что они были воинственными людьми. А ты что думаешь?
— Если они не были воинственными, значит, не было войны, — сказала она. Оберманн зажал ладонями уши. — Если войны не было, — продолжала она, — значит, Гомер ошибается.
Разумеется, Оберманн слышал ее.
— Хорошо сказано. Изящно. Да. — Оберманн снял широкополую шляпу и поглядел на небо. — Гомер ошибается. Гомер дремлет. Тебе знакомо это выражение, София? — Он издал пронзительный вопль, распугавший птиц на равнине внизу. Она удивленно поглядела на мужа. — Прости, дорогая. Я просто раздумывал о конце своей жизни. Если Гомер не прав, значит, не прав и я. — Он с силой топнул ногой. — Вот это неправильно! Троя неправильна! Все неправильно! Все заброшено и потеряно.
По мере того, как он волновался все сильнее, София ощущала себя все более уверенно. Она была совершенно спокойна.
— Ты слишком горячишься, Генрих. Послушай. Ты нашел древний город там, где, по описанию Гомера, находилась Троя. Ты нашел стены. Нашел драгоценности. Что еще нужно?
— Оружие.
— Его могли забрать греки в качестве трофеев. Это возможно, правда?
— Возможно.
— Или, может быть, троянцы потерпели поражение, потому что не могли как следует защитить себя.
— У Гомера они сражались на равнине и у реки. В битве участвовали Гектор и Ахилл.
— Это поэзия, Генрих.
— Я живу этой поэзией. Я верю в эту поэзию. Мальчиком в Фюрстенберге я работал в бакалейной лавчонке. Там торговали селедкой, картофельным спиртом и тому подобным. Никогда не забуду вечер, когда в лавку пришел сильно подвыпивший человек. Его звали Герман Нидерхоффер. Сын протестантского священника в Рёбеле, он не был доволен своей участью. Поэтому пил. Но он еще не забыл, как учил Гомера. Он приходил в лавку и читал мне наизусть большие фрагменты из поэмы, соблюдая великолепный размер. Я просил читать мне отрывок по три раза, и каждый раз наливал ему стакан водки.
— Я говорил, что Гомера читал тебе отец.
— Да, читал. Мы немцы, София. Мы любим эпос. Это часть нашей жизни.
Позже в тот же день Оберманн сел верхом на коня.
— Я съезжу в Константинополь, — сказал он жене. — Мне нужно прибегнуть к мудрости Ахмеда Недина.
— Кто такой Ахмед Недин? — спросила София у Леонида через несколько минут после того, как помахала на прощание Оберманну и посмотрела, как Пегас галопом мчится по равнине.
— Хранитель древностей в музее.
— Значит, наши здешние драгоценности отправятся к нему?
— Ему бы хотелось, фрау Оберманн. Но вам следует спросить об этом мужа.
София с дурным предчувствием следила, как муж исчезает вдалеке в сопровождении облака пыли, поднятого копытами коня.
Оберманн вернулся через три дня. Он больше не говорил об оружии и не обсуждал визит в Константинополь. Казалось, его больше заботит приезд визитера.
— Это профессор из Гарварда, София. Он прочитал о моей работе в научных журналах и приехал засвидетельствовать свое почтение. Мы не можем отменить его приезд.
— Где он будет спать?
— В деревне.
— Там полно клопов.
— Неважно. Тогда ночью он сможет думать. Сможет писать статьи, восхваляющие наши добродетели.
Уильям Бранд приплыл на пакетботе из Константинополя, где побывал на ужине у американского консула. Сайрус Редцинг занимал этот пост шесть лет и открыто признавал, что сделался тюркофилом. Ему нравились ум и жизнелюбие окружавших его людей.
— В мире нет народа умнее, сэр, — сказал он профессору Бранду. — Они превосходят всех остальных.
— Да, они сообразительны. Тут я с вами согласен.
— Более чем сообразительны, профессор. В них сохранился дух старины. Сами увидите.
— Вы имеете в виду оттоманов?
— Нет, сэр, берите гораздо глубже. Значительно глубже во времени. Вы изучаете древний мир, сэр, и вам не нужно объяснять.
— Археология не то же самое, что древняя история. Хотя иногда мне хочется, чтобы так было.
— Я имею в виду византийцев. И греческих колонистов. Земля хранит наследие. Не только кровные узы. Земля хранит все.
— Не только руины?
Читать дальше