Махмуд высмеивал порядки в стране, ханжество, косность, всякие глупые традиции и обычаи, окруженные ореолом святости. Тут глаза уже загорались у Лейлы, а мать с отцом, интуитивно чувствуя в подобного рода рассуждениях нечто недоброе, настораживались. Но Махмуд ловко обходил все острые углы, пересыпал свои ядовитые замечания безобидными шутками и прибаутками. Не засмеяться было трудно. В результате отец не знал — то ли всерьез принимать эти речи сына, то ли в шутку.
Беседы велись на самые различные темы. Но о чем бы ни говорили, любой разговор кончался спором о политике. И особенно он становился острым, когда к ним присоединялся Ассам, а это случалось довольно часто. Они с Махмудом и на занятиях в институте и после занятий были неразлучны.
Во время этих споров Лейла не сводила глаз с Махмуда, но и не пропускала ни одного слова, сказанного отцом или Ассамом, мысленно готовя возражения против доводов противников Махмуда. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не вмешаться, но Махмуд, как правило, сам находил, что ответить, и тогда лицо Лейлы освещала неподдельная радость…
— Знаешь, Джамиля, — призналась как-то Лейла своей двоюродной сестре, — папа говорит, что мы с Махмудом мыслим не умом, а чувствами.
— Глупая! Он, наверно, шутит! — засмеялась Джамиля.
— А может быть, это действительно так, — задумчиво произнесла Лейла.
— Скажи, пожалуйста, а что сделало твое вафдистское [6] Партия Вафд возглавила буржуазную революцию 1919 года, но потом предала интересы широких народных масс.
правительство? — с жаром спросил как-то Махмуд. — Все кричат: «Вафдисты! Вафдисты! Только партия Вафд может спасти страну!» А что в конце концов конкретного сделала эта партия?
Махмуд так смотрел на Ассама, будто именно он отвечал за деятельность правительства.
— Все требует времени. За один день много не сделаешь, — уклончиво ответил Ассам.
— Ерунда! Ты сам прекрасно знаешь, что переговоры ничего не дали. Все видят, что это переливание из пустого в порожнее продолжается уже несколько лет.
— И все-таки партия Вафд лучше какой-либо другой, — вставил отец, вытирая рот салфеткой.
Махмуд, подавшись чуть вперед, выпалил:
— Нет, Вафд хуже любой другой партии, она предала народ, который ей когда-то верил!
Ничего не ответив, отец удалился в ванную. Приближалось время вечерней молитвы, и ему нужно было успеть сделать омовение.
— Один энтузиазм, которого у тебя много, еще ничего не решает, — как бы между прочим заметил Ассам. — Ты спрашиваешь, что делает правительство? Правительство борется. Борется и с королем, и с англичанами!
— Если бы правительство было действительно народным, тогда оно могло бы бороться, — сказал Махмуд.
— Какими силами?
— Нашими силами!.. Силами народа, армии. Армия состоит из солдат, простых феллахов. Это такие же, как и мы с тобой, египтяне!
Лейла почувствовала, как у нее по телу пробежали мурашки. Этот озноб она ощущала всякий раз, когда негодовала или чем-нибудь гордилась и — всегда, когда слушала по радио передачи о былой славе Египта или рассказы о теперешней нищете и приниженности своего народа, безжалостно угнетаемого колонизаторами.
— Силами народа? — переспросил Ассам. — Нищие феллахи против Британской империи! Подумай как следует, что ты говоришь.
Тут Махмуд не выдержал. Не стесняясь в выражениях, он стал поносить все: и коварство Британии, и трусость короля, и беспомощность правительства, и чрезмерное «благоразумие» обывателей. А закончил тем, что назвал Ассама предателем и лакеем колонизаторов.
Наступило неловкое молчание.
— Ну зачем так горячиться? — вмешалась мать. — Зачем так близко принимать все к сердцу? Ты ведь, слава аллаху, не министр и не наследный принц.
Махмуд натянуто засмеялся. Ассам тоже изобразил на своем лице улыбку.
Хорошо, что обед кончился. Лейла вышла из-за стола и сразу же направилась в свою комнату. Закрыв дверь, она облегченно вздохнула.
Эта маленькая комната была для девушки спасительным царством. Здесь она будто отгораживалась от всего мира, а главное — от всего дома с его домочадцами, даже от Махмуда. Только тут она могла быть сама собой, жить так, как хочется: радоваться, вздыхать и плакать, не объясняя никому причины; о чем-то мечтать, чего-то желать, не отдавая отчета даже самой себе. Порой радость, беспричинная радость переполняла все ее существо. Лейла раскрывала окно и ждала, что вот-вот ветер подхватит ее и понесет в небо высоко-высоко, туда, где кружат свободные птицы. Но случалось и так, что на нее лавиной надвигались другие, мрачные чувства. Они подступали к горлу и душили. Тогда Лейла раскрывала свой гардероб, зарывалась лицом в платья и испускала дикий крик. Крик, полный отчаяния. Из самой глубины души. Затем бросалась на кровать и, вздрагивая всем телом, плакала. Плакала беззвучно, как будто даже с наслаждением.
Читать дальше