Михал Вивег - Лучшие годы - псу под хвост

Они спустились на узкую тропу над железнодорожными путями. В нескольких метрах от них засветились глаза собаки.

Мать Квидо пронзительно завизжала в последний раз.

— Вечер добрый! — сказал кто-то. — Попрошу ваши документы!

— Что случилось? — испуганно крикнул Павел Когоут, вернувшись к забору.

Никто ему не ответил.

— В гости ходили? — сказал Шперк с мерзкой улыбочкой. — Все в порядке, — бросил он двум мужчинам, стоявшим сбоку.

Отец Квидо ответить не смог.

Мать Квидо схватила обоих сыновей за руки.

— Ну идите, — сказал Шперк. — Идите, идите.

Размышляя над тем, что могло так сломить отца и заставить его при переходе на другую работу из пяти предложенных мест, в том числе и трех чиновничьих, выбрать должность вахтера, Квидо думал не о загадочном разговоре в органах, о котором отец отказывался делиться с ним, и даже не о той передаче по радио под названием «Дело Когоута», где об организованной группе врагов социалистического строя среди прочих высказывался и товарищ Шперк, — причину этого он усматривал прежде всего в инженере Зваре.

— Бред собачий, дружище! — сказал отец Квидо Зваре на следующее же утро после инцидента со Шперком.

— Бред, дружище, какой-то дикий бред! — сказал он ему также, вернувшись с допроса на Бартоломейской.

Он говорил это с явно уловимым вопросом в голосе, надеясь, что коллега одернет его, скажет, чтобы он не делал из мухи слона, что все это выеденного яйца не стоит, что он не совершил ничего предосудительного и что с ним ничего не может случиться. Однако Звара его не одернул. Не одернул он его и тогда, когда в один прекрасный день отец Квидо пришел в отдел со списком упомянутых пяти мест и сказал несколько приглушенно, но с тем же явно уловимым вопросом:

— Придется, видно, работать вахтером, дурак ты эдакий!

— Вахтером?! — искренно ужаснулся Звара.

— Ага. Взгляни, что мне предлагают… — смеялся отец Квидо, но бледность его лица резко контрастировала с этой деланной беззаботностью. Он был рад, что Звару также огорошила эта новость, и надеялся, что теперь-то уж его друг наверняка стукнет кулаком по столу и, вскочив, побежит к кадровику выяснять, что же это за бредятина, с каких это пор инженеры, свободно изъясняющиеся на двух европейских языках и имеющие ценные коммерческие связи в Лондоне, Пуле, Дюссельдорфе и Токио, с каких это пор такие люди должны работать на предприятии вахтерами?! Однако Звара не стукнул кулаком по столу, не вскочил, а сказал лишь, что нечто подобное и вправду может случиться только у нас.

— Это и решило дело, — утверждал Квидо впоследствии.

Не отвергая гипотезы Квидо, доктор Лир какое-то время спустя высказал вместе с тем убеждение, что отец Квидо своим добровольным выбором самой низовой должности стремился — сознательно или нет — угодить карающей власти, ибо просто боялся разгневать эту власть, спустившись всего лишь на одну-две ступеньки ниже, ну, скажем, на место референта отдела по ценообразованию. В этой связи доктор Лир указывал даже на выразительную символику случившегося: прежняя контора отца Квидо располагалась на девятом этаже, а проходная была, естественно, на первом, стало быть, речь шла о полном социальном падении, что напрямую соответствовало его склонности к мученичеству.

Мать Квидо — вопреки подобным теоретическим комментариям — решение мужа так и не смогла понять или, точнее, отказывалась понимать.

— Но почему, скажи на милость, именно вахтер? — кричала она на мужа утром в тот исторический понедельник. — Почему ты не согласился на референта? Ты хочешь сказать, что проведешь сегодня восемь часов в этом завшивленном курятнике?

— Вахтер, — вздохнул отец Квидо, — проводит свое рабочее время в проходной. А завшивлена она или нет, точно сказать не могу, хотя и сомневаюсь в этом.

— Значит, ты запросто снимешь свой твидовый пиджак и кремовую рубашку и наденешь этот клоунский костюм с серебряными пуговицами величиной с пудреницу и встанешь на входе?

— Именно так.

Негодование матери Квидо возрастало соразмерно с осознанием ею самых различных последствий этой перемены:

— И на голову напялишь фуражку со значком?

— Да.

— А на руку натянешь эту отвратительную красную повязку?

— Да, — сказал отец Квидо несколько рассеянно, ибо не нашел ни одного висячего замочка, на который можно было бы запереть шкафчик в раздевалке.

— О господи! — ахнула мать Квидо. — Ты, видно, и вправду чокнулся.