Михал Вивег - Лучшие годы - псу под хвост

К немалому изумлению Квидо, в квартире на Сезимовой улице, помимо бабушки Веры, их ждала вся семья в полном составе. Было просто невероятно, как в столь тесном пространстве все ее члены сумели не только поместиться, но и рассесться — не пренебрегая, как, например, отец Квидо, даже корзиной с грязным бельем. Дедушка Иржи и мать Квидо курили, и все помещение полнилось серовато-голубым дымом.

— Наконец! — воскликнула бабушка Либа, которая первая услышала голос внука на лестничной площадке и побежала открывать. — Бог мой, где вы были? — напустилась она на дедушку еще в дверях.

— Ходили прикладываться, — сказала мать Квидо голосом официантки Гетти. — Не ошибаюсь, правда?

— Господи, папа, — сказал в отчаянии отец Квидо. — Мы здесь три часа трясемся от страха.

— Где?! — закричал дедушка Йозеф и выпятил подбородок в сторону бабушки Либы. — Где?! Ходили смотреть на них — на этих ваших дружков-приятелей из Ялты.

— Прекрати, слышишь! — зашипела бабушка Вера.

— Ну уж извини, — защищалась бабушка Либа. — Если я, возможно, и говорила, что это были милые, приветливые люди, то это вовсе не значит, что я во всем с ними соглашалась. Целыми вечерами — спросите у Зиты — мы вели с ними долгие и весьма острые споры. Особенно Григорий — я, кажется, вам о нем рассказывала — был ужасно неуступчив во взглядах. Представьте, он протестовал даже против…

— Овощей? — спросила мать Квидо.

— Что ж, — вздохнула бабушка. — Такого я не заслужила. Это, наверное, за то…

— Дайте Йозефу выспаться, — сказал дедушка Иржи. — Пора нам разойтись по домам. И я был бы очень рад, — добавил он с упором, — если бы вы все там отсиделись.

Откуда-то из центра города донеслась стрельба.

— Какой ужас! — воскликнула бабушка. — Что теперь будем делать? Ты звонил Франтишеку?

— Горевать, — сказала мать Квидо и продекламировала: — «Всеобщий траур теперь задача наша. За стенами тюрьмы мы переждем могучих сил отлив-прилив, рождаемый луной».

— Франтишек, — сказал дедушка Иржи слегка раздраженно, — нам теперь не поможет, и, очевидно, нам не поможет даже Шекспир.

— Повесить их, — сказал дедушка Йозеф. — Это бы помогло.

— Мама, — воскликнул отец Квидо, — пусть он наконец уляжется! Мы уходим. Пусть он ляжет в кухне.

— В том, что они так припозднились, и Квидо виноват! — воскликнула его мать. — В часах он с трех лет разбирается.

— Она ревнует к киношникам, — шепнул Квидо дедушке Иржи.

— Что-что? — услышав, крикнула мать.

— Что ты ревнуешь к киношникам, — пропищал Квидо и спрятался от замахнувшейся на него матери за дедушкины ноги.

— Бог ты мой! Я всегда думала, что он гений, — сказала мать разочарованно. — А сегодня вижу, что он идиот.

— Оставь ребенка в покое! — загремел дедушка Иржи. — Ведешь себя по-дурацки. Как долго, по-твоему, он будет это терпеть?

— Привязать к березе, согнуть — и отпустить! — гудел дедушка Йозеф из глубин своего мрачного воображения.

— Вы видите, какой он? — раскричалась бабушка Вера. — Вы видите?

— Это еще не самое страшное, — сказал отец Квидо примирительно. — Куда хуже, что мы слышим его.

— Простите меня, — сказала вдруг мать. — Прости, Квидо. Вы все простите меня. Правда, простите, — расплакалась она. — Нервы сдали.

— Не извиняйся, — сказала бабушка Либа. — Я уже все тебе простила. Сейчас не самый подходящий момент для всяких личных раздоров. Нас ждут нелегкие времена. Всем придется сжать зубы и экономить. Впрочем, кто знает, как будут обстоять дела с турпоездками?

— Боже святый, — сказал дедушка Иржи, — идете вы наконец или нет?

— Идем, — уже тише сказала мать Квидо. — Но куда?

20 сентября 1968

Переезжаем в какую-то Сазаву! Так никто и не сумел мне вразумительно объяснить почему. Сказали только, что в Сазаве буду еще один год ходить в детский сад. Просто ужас! Кроме того, никто не знает, где эта Сазава. На карте ЧССР мы ее не нашли. Папа сказал, что завтра принесет другую, побольше. Он все время поет «Катюшу». Мама молчит.

21 сентября 1968

Сазавы нет и на той, что побольше. Папа сказал, что принесет еще одну, совсем большую. Мама истерически засмеялась и предложила ему взять карту у солдат. Если, конечно, у них вообще какая-нибудь еще имеется, добавила она. Я спросил папу, почему я должен одним махом разорвать все душевные связи с Прагой, которые я развил в себе. Потому что я не хотел ждать, пока меня выбросят с работы, ответил папа. А если я, мал, люблю Брунцвика, [14] Имеется в виду скульптура у Карлова моста в Праге, олицетворяющая образ легендарного рыцаря Брунцвика, героя чешского фольклора. то он создаст мне все условия по выходным навещать его. Мне показалось, что он подтрунивает надо мной.