Бель Жур - Тайный дневник девушки по вызову. Часть 2. Любовь и профессия

– Прошу прощения за запах – собачка моей соседки выгуливала своего внутреннего Кита Ричардса [147] Гитарист «Rolling Stones , и я провела полдня, отскребая собачью блевотину от заднего сиденья.

До ресторана ехать добрый час. Глупо, но я испытываю облегчение уже оттого, что одета подобающе: шелковая блуза, юбка-карандаш. Хотя не думаю, чтобы девчонки пеняли бы мне на портновские огрехи. Они знали меня в очках!

Я не была в городе с тех пор, как приехала сюда, если не считать поездки в аэропорт и обратно. Он гораздо современней, чем я ожидала, с множеством новых строящихся зданий, полных просторных квартир в пастельных тонах, выстроенных в стиле, отдаленно напоминающем испанский. Л. кивает, говорит, что это хорошая часть города. Я бы не хотела увидеть остальное.

Ресторан и вправду снобистский. Водитель отгоняет машину, и мы заходим. Л., которая до актерского мастерства и юриспруденции изучала языки, подтверждает наш заказ на столик на безупречном испанском.

Я предоставляю ей выбор блюд, потом вручаю им подарки (шелковый шарфик и «Собственную комнату» [148] Эссе Вирджинии Вулф. для Л., серебряное ожерелье и Сенеку – для Мириам). Мы с Л. делим бутылку вина – Мириам повезет нас обратно, – потом другую, и нам становится хорошо еще до того, как приносят еду.

– Посмотри только на этих бабцов, – говорит Л. чуть громче, чем, по моему мнению, необходимо. – Пластика, до последнего дюйма.

– Думаешь? – сомневаюсь я. Эти женщины и впрямь выглядят как отретушированные. В Лондоне полно красивых девушек, но почти никто не выглядит так, как эти.

– Глянь на ее бедра, – шипит Л., когда одна из них проходит мимо, повиснув на руке мужчины втрое ее старше. – Она за всю свою жизнь ни дня не проработала. На костях у нее не мясо. Это телятина!

Мы с Мириам фыркаем от смеха в свои напитки.

– Ты думаешь, они профессионалки? – осторожно спрашиваю я. Л. и Мириам наверняка не знают, чем я раньше занималась.

– Боже, нет! – говорит Л., прижав руку к груди. – Они бы не посмели так низко пасть. Что еще важнее, не думаю, что концепция любой почасовой работы, даже секса, монтируется с их мировоззрением. Но готова спорить, что лет через пять, – и она кивает в сторону еще одной «телятинки», повисшей на еще одном семидесятилетием кавалере, – она станет тем, что мы называем профессиональной вдовушкой.

– У некоторых получается, – ухмыляется Мириам над своим стейком.

Когда наши тарелки уносят, Л. спрашивает седовласого джентльмена, обслуживающего наш зал, можем ли мы пойти посмотреть винный погреб. Ну, это уже хутспа [149] Наглость (ф. евр.). , думаю я. И он сам ведет нас на экскурсию, прежде чем препроводить в зал десертов.

Л. и Мириам обе заказывают шоколадное тройное что-то, но у меня душа не лежит к сладостям. Она хочет домой. Вместо сладкого я беру себе бокал самого дорогого портвейна.

Пыталась снова связаться с А 1, опять никакого ответа. Сдалась и вместо него позвонила Этому Парню. Ему дома, похоже, нечем поживиться, потому что он сделался совершенно несчастным.

– Ты никогда не говоришь, что любишь меня, – прохныкал он.

– Если повторять это слишком часто, то всякий смысл пропадает, – сказала я.

– Ты никогда не любила меня так, как его, – пожаловался он, и я поняла, кого он имел в виду – того, который был до него.

– Это неправда, – возразила я.

То, во что я влюбилась, было лишь образом, пустым местом; человек, с которым я хотела провести остаток своей жизни, никогда не существовал. Действительно, я продолжала скучать по этому шедевру вымысла очень долго. И сейчас иногда скучаю. Но я бы никогда не приняла его обратно, потому что того, в которого я влюбилась, никогда не было.

– Нет, правда, – настаивал Этот Парень. – Он разбил тебе сердце.

– А что, это как раз то, что хотел сделать ты? – спросила я.

Мужчины такие странные! С тем, другим, мне следовало понять, что это неизбежно случится. Он хранил молчание, когда должен был говорить, говорил вещи, которые только в воспоминаниях я определила как идиотизмы, каковыми они и были.

Однажды, поехав на север, мы с ним встретились с моими друзьями. Из естественного любопытства М спросил, откуда он. Он не был достаточно умен, чтобы распознать подготовленную ловушку, так что, когда ответил «я – лондонец», кто-то еще спросил: «А поконкретнее?» Он сказал, что из Сент-Олбанс. Мой друг оскорбительно рассмеялся: он был из Лутона. Ни один из них вообще не был лондонцем. Моего любовника поймали на лжи, выставившей напоказ его самодовольство и слабость. Мнение моих друзей о моих способностях к суждению с тех пор безосновательно пошатнулось, но я отношу этот недостаток на свой счет, а не на его. Я была зачарована.