Герман Брох - 1903 - Эш, или Анархия

В данной ситуации ему ничего другого не оставалось, как просто сказать: "Я уже все спланировал: поездом мы едем до Бахараха, оттуда по реке до Санкт-Гоара. На место мы прибудем в одиннадцать, поспеем еще и на аукцион.

После обеда сможем подняться к скале Ло-релеи". Она слегка опешила от такой напористости, но ей удалось придать своему голосу насмешливый тон: "Обширные планы, господин Эш". Эш сохранял уверенность в себе: "Это только начало, матушка Хентьен; к следующей неделе я в любом случае заработаю свою сотню монеток", Присвистнув, он покинул кухню.

В зале он просмотрел газеты, которые принес с собой, и красным карандашом отметил сообщения о первом представлении. То, что в "Фольксвахт" он не нашел о премьере ни строчки, разозлило его. Оставить томиться в тюрьме товарища по партии и друга, который пожертвовал собой, это они могут.

Напечатать же пару строк- на это их уже не хватает, Здесь тоже необходимо навести порядок. Он ощутил в себе силы для этого и был уверен, что ему удастся пройти и ликвидировать тот хаос, в котором, испытывая муки, погрязло все, в котором с ожесточением и все же обессиленно слились воедино как друзья, так и враги.

Прохаживаясь в антракте по залу, он оцепенел от ужаса, и на ум ему даже пришло выражение "как нож в сердце", когда он увидел Нентвига. Тот в компании четырех человек сидел за столиком, а одна из выступающих дам пристроилась к ним. Купальный халатик на ней слегка распахнулся, и Нентвиг был занят тем, что хитро манипулируя округлыми ручками, пытался расширить щелочку. Отвернувшись, Эш продефилировал мимо, но девушка окликнула его, и ему пришлось повернуться. "Здравствуйте, господин Эш, а что вы здесь делаете?" — донесся до него голос Нентвига. Эш медлил: "Добрый вечер". Это единственное, что он смог выдать, но до Нентвига не дошло нежелание Эша общаться с ним, потому что он поднял бокал за его здоровье, а девушка сказала: "Я освобождаю вам место, господин Эш, мне все равно пора на сцену".

Нентвиг, который уже порядком нализался, ухватил Эша за руку и, наливая ему бокал, пялился на него пьяно-умиленными глазками: "Нет, ну это ж надо, такой сюрприз". Эш сказал, что ему тоже пора на сцену, и Нентвиг, не выпуская его руку, прыснул со смеху: "Так, к дамочкам на сцену, я тоже, я тоже пойду". Эш попытался объяснить, что он здесь работает. Наконец до Нентвига дошло: "Так вы здесь служите? И хорошее место?" Чувство собственного достоинства не позволило Эшу ответить на этот вопрос односложно и утвердительно; нет, он здесь не служит, он здесь в доле. "Ах, вон оно что, вот какие дела, — удивленно протянул Нентвиг, — проворачиваете дела, хорошие дела, явно хорошие, — он осмотрел набитый до отказа зал, — и забыли, что есть на свете старый добрый друг Нентвиг, который всегда с большой охотой готов участвовать в чем-то подобном". Он полностью пришел в себя: "Эш, а как дела с поставкой вина?" Эш объяснил: "Что касается этих проблем, то это забота владельца зала". "Так, а все остальное, — Нентвиг широким жестом руки обвел и зал и сцену, — это вас касается? Ну, выпейте хотя бы бокальчик", и Эш не смог уйти от того, чтобы не чокнуться своим бокалом с бокалом Нентвига, ему пришлось также подать руку спутникам Нентвига и выпить с ними. Невзирая на все то коварство, с каким Нентвиг обошелся с ним когда-то, он не смог показать свою ненависть к нему, хотя просто обязан был поступить именно так.

Он попытался снова представить себе преступление прокуриста; ничего не получалось; в итоге всплывали всевозможные свинства, отвратительные гадости, Эш даже немного вытянулся, дабы держать в поле зрения полицейского, который находился в зале. Но все получалось столь на редкость непонятно и бестолково, что Эш сразу же осознал. бессмысленность своих намерений; несколько неловко и пристыженно он ухватился за свой бокал с вином. Нентвиг поглядывал между тем на старого доброго бухгалтера затуманенным взглядом, и тут Эшу показалось, словно вся эта округлая фигура стремится через свой затуманенный взгляд слиться с равнодушием. Эта морда нанесла ему удар в спину, обвинив в том что он допустил ошибку в бухгалтерском учете, лишила его хлеба и средств к существованию, и в будущем она по-прежнему всегда будет готова сделать то же. Но тем не менее сердиться на него больше уже не получалось. Из запутанного клубка событий торчала рука, грозившая кулаком с мечом, а когда до Эша дошло, что это была рука Нентвига, то все это приняло очертания глупого и даже где-то жалкого случая. Смерть, принятую от руки Нентвига, уже едва ли можно было назвать убийством, а суд, проводимый над Нентвигом, был бы ничем иным, как, собственно, жалкой местью за какую-то там бухгалтерскую ошибку, которой и не было вовсе. Нет, бесполезно предавать прокуриста в руки правосудия, ибо речь идет не о том, чтобы отсечь руку, даже если она и держит угрожающий меч, а о том, чтобы поразить всего его или, по крайней мере, голову. В душе Эша что-то проговорило: "Тот, кто жертвует собой, — порядочный человек", и он решил впредь не обращать на Нентвига никакого внимания. Маленького толстого человечка снова окутали винные пары, а поскольку музыка заиграла марш гладиаторов, с первыми аккордами которого на сцену начали выходить дамы под руководством Тельчера, то Нентвиг и не заметил, что Эш удалился.