Герман Брох: 1903 - Эш, или Анархия

2 марта 1903 года было плохим днем для тридцатилетнего торгового служащего Августа Эша; он поскандалил со своим шефом, и тот уволил его еще до того, как представилась возможность уволиться самому. Эша больше задевал не сам факт увольнения, а то, что ему не удалось нанести удар первым. Он не смог высказать все прямо в лицо этому человеку, человеку, который, собственно, и не ведал, что творится в его фирме, который полностью полагался на некоего Нентвига- своего стукача и который не имел ни малейшего представления о том, что этот самый Нентвиг стриг купоны везде, где только возможно было, человеку, который, может быть, специально закрывал глаза на поведение Нентвига, поскольку последнему, должно быть, было известно о кое-каких неблаговидных поступках шефа. А Эш, как дурак, позволил им захватить себя врасплох: они ткнули его носом, словно нашкодившего кота, в ошибку при ведении бухгалтерского учета, и теперь, когда он раздумывал над этой ошибкой, то оказывалось, что это была вовсе и не ошибка. Но оба невероятно окрысились на него, и дело дошло до нелепейшей ругани, в ходе которой он вдруг обнаружил, что уволен. Сейчас-то Эш понимал, что надо было, потупив взгляд перед шефом, сказать "господин", да-да, "господин", но тогда ему на ум не пришло ничего более разумного, и он лишь саркастическим тоном процедил: "Вы хоть представляете себе, что вообще творится в вашей богадельне?..", да, ему следовало бы вести себя по-другому, но теперь было слишком поздно. После этого он нализался, покуролесил с какой-то бабенкой, но это не помогло, ярость осталась, и Эш чертыхался напропалую, бредя по набережной Рейна к городу.

За спиной он услышал звуки шагов, а когда обернулся, то увидел Мартина, который ковылял что есть мочи на двух костылях, прижав носок укороченной ноги к одному из них. Этого чуда сзади ему только и не хватало, Эш охотно бы продолжил свой путь, рискуя получить костылем по черепушке- впрочем, он вполне заслужил того, чтобы его поколотили, — но он почувствовал, что поступит подло, если заставит калеку догонять его, и потому остановился. К тому же он должен искать работу и не исключено, что Мартин, который знал на этом свете абсолютно все, мог бы оказаться ему полезным. Калека наконец догнал его, расслабил на весу хромую ногу и так запросто выдал: "Что, вышвырнули?" Так, значит, этот уже в курсе. Эш со злостью в голосе бросил в ответ: "Вышвырнули". "Деньги еще есть?" Эш пожал плечами: на пару дней хватит. Мартин задумчиво проговорил: "Я знаю одно местечко для тебя", "Да, но вступать в твою организацию я не намерен", "Знаю, знаю, ты слишком хорош для этого… но всему свое время. Так куда мы отправимся?" Поскольку у Эша не было конкретной цели, то они зашли в забегаловку матушки Хентьен. В Кастельном переулке Мартин притормозил: "Они выдали тебе мало-мальски приличную рекомендацию?" "Не знаю, еще не забрал". "Одной из контор в Мангейме требуется судовой кассир или что-то в этом роде… если, конечно, ты согласишься уехать из Кельна…" Они вошли в забегаловку. Она представляла собой умеренное в своей простоте мрачноватое помещение, служившее, вероятно, на протяжении не одной сотни лет тепленьким прибежищем для рейнских речников, правда, о столь далеком прошлом свидетельствовал лишь покрытый гарью цилиндрический свод. Стены до половины были обшиты деревом, а вдоль одной из них тянулась скамья. Сверху, на посудной полке, высились полулитровые мюнхенские пивные кружки, там же виднелась отлитая из бронзы Эйфелева башня. Она была украшена черно-красным флажком и, присмотревшись повнимательнее, на нем можно было различить надпись "Столик для завсегдатаев", сделанную золотыми буквами, теперь уже наполовину стершимися.

А между двумя окнами стоял оркестрион с открытой крышкой, которая выставила напоказ нотный ролик и внутренности. Крышке, собственно, полагалось бы быть закрытой — тогда желающим усладить свой слух музыкой пришлось бы бросать монетку в десять пфеннигов. Но матушка Хентьен не мелочилась: гостю достаточно было залезть вовнутрь и всего лишь потянуть за рычажок; завсегдатаи прекрасно знали, как обращаться с этим аппаратом. Стену напротив оркестриона полностью занимала стойка; за ней манили посетителей два застекленных шкафчика, уставленных ликерочными бутылками с пестрыми яркими этикетками, между шкафчиками поблескивало большущее зеркало. И когда по вечерам матушка Хентьен занимала свое место за стойкой, она имела обыкновение повернуться к зеркалу, чтобы поправить белокурую прическу, сидевшую на округлом крупном черепе подобно маленькой жесткой сахарной голове. На стойке стояло несколько больших бутылок с вином и шнапсом, ибо ликеры с пестрыми яркими этикетками заказывали редко. А картину завершал умывальник из листового цинка с водопроводным краном, скромно втиснутый между стойкой и застекленными шкафчиками.