Галина Лифщиц - Хозяйка музея

– Ау! Свен, дорогой! Я уже вернулась! Ты где, мой милый?

В доме царила мертвенная тишина. Никто не отозвался на ее приветствие.

Маня стремительно прошла сквозь дом к выходу в сад, решив, что муж расположился там и не слышит ее зова.

Он действительно оказался там, в саду у бассейна.

Журчала вода. Они так устроили, чтобы бассейн выглядел совершенно натуральным озером с впадающими и вытекающими из него ручейками. Ни одного постороннего звука, кроме водного бормотания, не раздавалось в томной тишине.

Ее муж сидел за столиком с бокалом вина. Напротив него, картинно прикрыв глаза, откинувшись на спинку стула, красовался Андрюшечка. На какой-то момент они показались Марии неким единством – одинаковые льняные брюки цвета почти белого песка пустыни, одинаковые босые ноги. Только Свен был в расстегнутой белой рубахе, а ученик его – с голым гладеньким торсом.

От них исходило напряжение огромной силы.

В определенные моменты жизни человек использует время с особой интенсивностью.

Тысячные доли секунды понадобились Мане, чтобы все понять.

И отказываться поверить самой себе.

И вспомнить слова Свена там, на набережной, за Кремлем: «Я не обещаю тебе верности».

И ответить сейчас мысленно самой себе и ему на эти слова: «Ты не обещал мне верности тогда, а я не обещала тебе любви, семьи, сына. Но после этих наших первых «НЕ» мы создали свою реальность – с любовью, с обещаниями, с верностью».

И еще тысячные доли секунды потребовались ей, чтобы выбрать правильное решение.

Первое изначальное, обжигающее побуждение настойчиво толкало ее резко развернуться и навсегда покинуть этот предательский дом, этого оказавшегося слабаком мужчину. Закрыть дверь за собой – и все.

Но тут немедленно в противовес гневному побуждению выскочил мучительный вопрос о любимом сыне. О провидческих предостережениях любящего свекра.

Вся эта мешанина оставила ее стоять столбом, взирая на красивую картинку из фильма Висконти: двое за столиком на фоне изумительного ландшафта.

Пара.

И лишняя – она.

Неужели это правда?

– Свен! – окликнула она, надеясь, что сейчас они пошевелятся, дурной сон мгновенно развеется, Андрюшечка, как обычно, не гладя в ее сторону, выскользнет из их дома, и все пойдет по-прежнему.

– Привет, – отозвался муж отстраненно.

– Let her go [4] Пусть она уйдет ( англ .). , – капризно вымолвил Андрюшечка, не раскрывая глаз.

Именно эти слова зажглись в Манином мозгу как бикфордов шнур. Они увеличились и засверкали разноцветными шипящими искрами:

LET HER GO

Это он так решил. Продумал. Устроил. Выждал. Подкараулил.

И слова, нагло произнесенные на чужом языке, которым он и владеет-то через пень-колоду, заранее старательно подготовлены, как и весь его антураж. Маня даже отчетливо понимала теперь, чьи это письма читал Свен по утрам, все более и более отдаляясь от нее и сына.

LET HER GO

«А вот это ты, сукин сын Андрюшечка, зря произнес. Зря готовился, зря губками своими похотливыми шевелил, как дешевая стриптизерша.

Мы тоже очень чувствительны к нюансам, оттенкам, деталям.

И мы, хоть мы с тобой, гнусная, грязная, гнойная, гнилая, говняная гадина, говорим на одном языке, – мы не одной крови. И не я уйду. А ты. Я смою тебя, как вонючие нечистоты смывают!» – такое решение возникло в чрезвычайно интенсивно работающем Манином мозгу.

И, не думая больше, она принялась активно действовать.

Собственно, изгнать Андрюшечку получилось бы единственным способом. Им Маня и воспользовалась.

Она подхватила аккуратно свернутый садовником шланг и полностью раскрутила кран, освободивший мощный поток воды. Оставалось лишь погнать волну в нужном направлении.

Маня подбежала к врагу как можно ближе, чтобы струя из резиновой кишки била наповал, направив ее на гладенькую грудку голимого гламурного гладиатора.

Надумал с хозяйкой дома сражаться? Получай!

Юноша мгновенно свалился со стула, как тюк. Мокрые волосики его облепили некогда ясный безмятежный лобик.

Маня направила бьющую наповал струю прямо между ножек старательного ученика великого мастера современного дизайна.

– Помогите! – завопил Андрюшечка истошно, судорожно хватая ртом воздух.

Фу, какой он стал некрасивый, неромантичный, антиэстетичный!

– Ну что? Поможешь – или вон пошел? – заорала Маня мужу.

Она и не думала прекращать боевое крещение глубоко ошибшегося в своих расчетах алчного парнишечки. Он вообразил, что размякла она тут на свежих и пышных заморских хлебах. За столько-то лет блаженной жизни! Утратила навсегда боевой дух скифских степей. А раз так – пусть, мол, поскорее отсюда уходит. А мы с тобой, любимый, заживем. Ох, зажив-е-е-е-е-ем! И будем прекрасной семьей. А она своим попользовалась, теперь и другим пора.