Манохар Малгонкар - Излучина Ганга

Потом они слегка успокоились и подошли к своему атаману.

— Смотри, вон еще один такой же!

— Неверный! Индус! Враг — он прокрался к нам!

— А вот и еще! Переоделся в женское платье! Чадру нацепил! Мне сразу подозрительным показалось…

— Смерть! Смерть! Бей!

Деби не представлял себе, как много переодетых и загримированных индусов едет в поезде. Соседи и знакомые выдавали их одного за другим. Мужчин сразу же швыряли толпе на растерзание, женщин волокли в сторону. Оказывается, похожий на муллу бородач был индусом! И жена его, всю дорогу упрямо не открывавшая лица, — тоже.

Мужчины, женщины, дети, ехавшие в поезде, в дикой ярости набросились на своих недавних спутников. Они демонстрировали свое рвение перед пришельцами, а те подстрекали их громкими криками. Стенания жертв разрывали утреннюю тишину. Кто-то подбросил в воздух маленького ребенка, а человек с мечом мгновенно выскочил вперед и нанизал детское тельце на острие своего смертоносного оружия.

Мумтаз и Деби-даял стояли рука об руку, боясь даже пошевелиться. В толпе, почуявшей кровь и наслаждавшейся отмщением, только они двое, казалось, оставались безучастными ко всему.

Были разоблачены по меньшей мере двадцать мужчин, их жены и дети подверглись наказаниям, которых потребовала толпа. Просто удивительно, с какой легкостью эти люди узнавали иноверцев. Каждый клялся, что он мусульманин. Но ни один не сумел доказать это, и ни один не был пощажен. Многие уже испустили дух, но палачи, не замечая этого, с бранью продолжали бить их камнями, молотить дубинками…

— А вот еще один! — завопил кто-то. — Я уверен, что индус!

Он показывал на Деби-даяла.

— Да, — поддержал другой, — он вел себя подозрительно. Даже не подбадривал тех, кто вершил правосудие.

— Неверный! Шпион! Индус! — заголосил хор убийц.

— Это мой муж! — смело вступилась Мумтаз. — Его зовут Керим-хан!

Вокруг них уже образовалось плотное кольцо.

— Значит, он может доказать, что он мусульманин?

— Еще бы! Но разве вы станете унижать единоверца?

— Поглядим… поглядим.

Цепкие, грубые, мозолистые руки были уже занесены над Деби, уже оттаскивали их с Мумтаз друг от друга. Деби-даяла поволокли в сторону, повалили. Корявые пальцы, похожие на клювы хищных птиц, на когти диких зверей, срывали с него одежду.

— Индус! — объявили они с восторгом. — Неверный!

В общем неумолчном крике он ясно различал голос Мумтаз.

— Нет! Не-е-ет! — Потом Деби увидел, как она отшвырнула всех от себя и прорвалась через плотные ряды окружавших его мужчин и парней. С безумным воплем она склонилась над его распростертым на земле телом.

Деби почувствовал, как Мумтаз силой отрывают от него, понял, что с нее срывают одежду, услышал грязные ругательства и кошачий визг толпы. И вдруг в образовавшийся вокруг него просвет он увидел, как жену его, обнаженную, отчаянно сопротивляющуюся, надрывавшуюся в немыслимом крике, волокут куда-то.

А потом, когда мучители Мумтаз пробились сквозь толпу и исчезли с ней из виду, Деби увидел поднявшееся над горизонтом солнце.

Это было последнее, что судьба определила ему увидеть: солнце, встающее в день освобождения над Страной Пяти Рек. В следующую секунду Деби ослепила страшная боль, возникшая где-то в глубине его тела — казалось, бомба разорвалась внутри его.

Последнее, что довелось Деби услышать, был голос Мумтаз, выкрикивавшей его имя:

— Деби, Деби, любимый мой! Я не буду жить без тебя! Я иду с тобой… Я иду…

И Деби был раздавлен обрушившейся на него болью, так и не узнав, что хотела она сказать, но трогательно, по-детски радуясь, что Мумтаз будет с ним там, куда он уходит, и не расстанется с ним, как не хотела никогда расставаться…

Утро тянулось бесконечно. Все четверо сидели в гостиной, превратившейся в склад и штаб экспедиции, и листали журналы, тщетно пытаясь скрыть тревогу. В час дня Гьян поднялся и объявил, что отправляется на разведку — узнать что-нибудь о конвое.

— Нет, нет, не надо, — запротестовала мать Сундари. — Разве это так уж необходимо?

— Разумеется, — объяснил Гьян. — Иначе мы не узнаем, когда отправляется конвой.

— Но индусам сейчас опасно появляться в центре города, да еще на велосипеде.

— Как-нибудь обойдется, — успокоил ее Гьян. — Будьте добры, заприте за мной дверь, — обратился он к Сундари.

Она молча выполнила его просьбу. Вообще, с тех пор, как они поднялись наверх, Сундари не сказала ему ни слова.