Мишель Турнье - Метеоры

Эдуард увидел в них именно брата и младшую сестру и заместил ими невозможных супругов. И на этот раз он со стороны открыл в них парадоксальное сходство, подобное тому, что гости на свадьбе в Гильдоской Богоматери увидели между ним и Марией-Барбарой, которое на самом деле было невелико. Ромео и Джульетта тоже несхожи, если детально всматриваться в их лица и облик, их соединило несравненно более глубокое родство, тайное сходство, внушающее подозрение, что они — брат и сестра. Вывод: чета, связанная абсолютной страстью, неизменной, недвижной, как бы подвешенной в вечном настоящем, принимает форму братского союза.

В его случае эта форма, разумеется, оказалась хрупкой и длилась лишь на протяжении их поездки в Италию. Едва они вернулись в Звенящие Камни, Мария-Барбара объявила о своей беременности и не переставала пребывать в этом состоянии следующие одиннадцать лет. И как отдалилась, как забылась юная пара, их чистая сестринско-братская любовь, увиденная на арене Вероны сентябрьским вечером 1920 года!

Эти бесконечные беременности шли друг за другом чередой до 1931 года, года рождения близнецов Жана и Поля. По странному капризу природы Мария-Барбара больше не зачинала после рождения близнецов. Никто не мог опровергнуть его тайного подозрения, что ее, по ошибке, во время родов подвергли стерилизации при анестезии, необходимой при родах.

Сейчас, в радиоактивных парах своей ванны, Эдуарду нравилось в мыслях сближать близнецов и любовников из Вероны. Мария-Барбара и он сам пренебрегли — из-за явного отсутствия призванности — приглашением к абсолютному, а ведь оно было им сделано в тот вечер через музыку Берлиоза. Можно ли предположить, что они загладили свой промах, произведя на свет через одиннадцать лет этих детей? Тогда как сами они жили ниже веронского идеала, близнецы, казалось, пошли даже дальше, образовав буквально братскую чету, до такой степени чистую и оригинальную, что теперь Ромео и Джульетта на их фоне казались не такими подлинными.

Даже в мелочах сходство этих двух пар обогащалось и окружало себя тайной. Эдуард был поражен, как и все, кто близко знакомились с Жаном и Полем, эолийским, их собственным, тайным языком, с помощью которого они секретно общались друг с другом, в то же время беседуя на абсолютно несекретном языке со своими близкими. И он вспомнил сейчас, что в «Ромео и Джульетте» Берлиоза внешние события драмы находят отражение в хорах, выражены человеческими словами, тогда как скрытые чувства обрученных воплощаются только в инструментальной музыке. Так, в третьей части, нежный диалог Ромео и Джульетты целиком состоит из адажио, попеременно исполняемом струнными и деревянными духовыми.

Чем больше он размышлял об этом, тем яснее становилась схожесть эолийского с музыкой без слов, с тайной музыкой, приспособленной к одному жизненному ритму, понятной только братьям-близнецам, в которой другие не понимали ни звука, для них непостижимым оставался этот словарь, этот синтаксис.

Октябрь 1932 года. На пороге этой осени Эдуард был вынужден обратить внимание на ухудшившееся здоровье, к чему раньше относился с пренебрежением. Он слишком растолстел за последние два года. И, может быть, именно избыточным весом можно было объяснить одышку, появлявшуюся после всякого напряжения, внезапно наступающую усталость, отсутствие аппетита к жизни. Он мог пожаловаться и на зрение, на прогрессирующую дальнозоркость, да и десны, кровоточащие от прикосновения зубной щетки, осели, оставляя беззащитными зубные корни.

Мария-Барбара, робко намекнув, что неплохо бы ему посетить врача, перестала говорить на эту тему, и он подчинился только Мелине, которая властно потребовала, чтобы он пошел к врачу. Он, смеясь, согласился, чтобы доставить удовольствие женщинам, говорил он, заранее уверенный, что держится молодцом и что то же самое скажет врач, а все болезни существует для кого угодно, кроме него.

У него нашли всего лишь сахарный диабет, правда, в легкой форме, но достаточно тревожный для человека тридцати пяти лет. Отныне ему нельзя было курить, он должен был ограничивать себя в питии алкогольных напитков и быть более воздержанным в еде. Эдуард торжествовал: все его предчувствия, касающиеся этой бесполезной медицинской консультации, сбылись. Он подозревал, что вмешательство врача, аптекаря, заботливой жены, готовой и из здорового сделать больного, только ускорит течение болезни. Он ничего не изменил в своей жизни. Да, иногда тревожили легкие болячки. Но они составляли неотъемлемую часть пейзажа человеческой жизни, и мудрость заключалась в том, чтобы не замечать их, рассеять, придавить, пусть они слегка портят картину в целом, но не собираются вместе, создавая зловредный очаг, в котором их ядовитая сила умножилась бы в слитной мощи.