Мишель Турнье: Метеоры

Восстановим факты. Поскольку мой отец практиковал, в общем-то, на двух поприщах, — общественные работы и конфекцион, — соответственно, мои братья унаследовали и то, и другое. Мне не осталось ничего. Ничего, кроме милой мамулечки, на которую я так похож и которая никогда не была счастлива с этим своим мужем, Антуаном. Поселилась она со мной в Париже по собственному выбору и потому, что уже не чувствовала себя хозяйкой в доме на улице Капитула, захваченном дочерьми Постава под предводительством дракона, на котором он женился. Гордость и душевное спокойствие мое — в том, что я дал ей прожить единственные ее по-настоящему счастливые годы.

20 сентября 1934 года равноденственный ураган редкой силы пронесся над Бретанью и имел для меня неисчислимые последствия. Действительно, в этот день на одной из своих строек погиб Постав — в результате падения крана, задавленный тремя тоннами бытового мусора. Эта отвратительная и нелепая смерть могла бы вызвать у меня улыбку, но она косвенно ранила и меня тем горем, которое испытала моя милая мамуленька. Пришлось ехать с ней в Ренн на похороны, жать руки всей тамошней знати, подходить к невестке, ставшей страшнее прежнего из-за вдовства, бремени главы семьи и полагающегося по такому случаю черного крепа. Но это было ничто по сравнению с семейным советом, который пришлось вытерпеть на следующий день. Я думал, что не имею никакого отношения к наследию брата, и намеревался отправиться в ботаническую прогулку по берегам реки Уродки, не заслужившей такого имени, потому что на ее берегах встречаются вполне цветущие и не слишком пугливые экземпляры молодых людей. Так на тебе! Должно быть, вдова унюхала мой бродяжий настрой, потому что с вечера наколола меня на булавку при всей семье и сказала старым и скорбным, как виолончель, голосом:

— Завтра наш давний и неизменный друг мэтр Дьелефи возглавит семейный совет. Мы все на вас рассчитываем, дорогой Александр. Ваше присутствие аб-со-лют-но необходимо.

Видно, хорошо она меня знала, гарпия, если так настаивала!

Я так и не узнал, был ли заговор спланирован всей родней заранее, но только внезапно — после полутора часов усыпляющей болтовни — я оказался перед огромной, разверстой, совершенно неожиданной ловушкой. Из вышеупомянутой болтовни, которой я едва уделял внимание, внезапно с непреложной необходимостью последовал вывод, что бизнес Постава обширен, что он не может остаться без управления, что управление должно исходить из круга семьи и что мне одному по силам справиться с этой задачей.

Мне? Так и вижу себя, окаменевшего от изумления, с пальцем, упертым в грудь, обводящего очумелым взглядом полукруг мраморных истуканов, кивающих «да-да-да» в такт неумолимой судьбе. Мне? Влезть в еще теплые шлепанцы этого желчного пердуна, ежевоскресно водившего драконовидную супругу и четырех дочерей-уродок в собор Св. Петра к мессе? Возглавить его малопочтенное и вонючее хозяйство? Эта несказанная издевка буквально душила меня.

Я встал, вышел и охотничьей рысью бросился в город. Но вечером, вернувшись на улицу Капитула, в свою юношескую комнатку, я нашел на прикроватном столике довольно роскошный буклет, напечатанный строго и на мелованной бумаге, с таким загадочным заглавием: «СОДОМ и чистилищное дело».

Невидимая рука позаботилась о том, чтобы некая мысль продолжила свой путь.

Чистилищное дело! Казалось, это слово вырвалось из трактата о болезнях системы пищеварения или из эссе по религиозной казуистике. Весь Постав был в этом неологизме — что толку искать его в словаре, — выдававшем усилие с лихвой компенсировать ужасное ремесло подобием кишечно-духовных изысканий. Чего я только не узнал в ночь с 26 на 27 сентября 1934 года, сравнимую только с ночным экстазом великого Паскаля!

Я узнал, что до Филиппа Августейшего — организовавшего первую службу по очистке столицы — лишь стада свиней, скакавших по улочкам, заботились об исчезновении отбросов, которые всякий попросту выбрасывал за дверь. Столетия напролет телеги, влекомые быками, циркулировали между городом и общественной свалкой под надзором Главного смотрителя дорог Парижа. Бывший офицер французской гвардии капитан Ляфлер (так-так!) составил при Людовике XV первое Уложение, предписавшее часы и маршрут сбора отходов, форму и размеры повозок, а также состав бригад работников, землекопов мужского пола и подметальщиц женского, племя золотарей, как их называли у нас. Моим глазам открывалась целая история — яркая и пахучая, отмеченная такими сенсационными событиями, как революция, совершенная г-ном префектом Пубелем. Но самое важное, что я узнал той ночью, что СОДОМ (Сообщество по обработке домашне-бытовых отходов муниципалитета) было разветвленным предприятием, чьи щупальца охватывали шесть городов — Ренн, Довиль, Париж, Марсель, Роан и Касабланку, с которыми у него были договоры на «чистилищное дело».