Самия Шарифф - Паранджа страха

Время тянулось медленно, а мы все лежали, вытянувшись на тюфяках, и только по приносимой тарелке с едой ориентировались во времени. Дневной свет мы видели, когда шли в туалетную комнату, разумеется, если это случалось не в темное время суток.

Два или три дня спустя, когда мы с Норой разговаривали, а Мелисса спала, скрежет ключа раздался в неурочный час. Что-то происходило. Мы насторожились.

Дверь распахнулась — на пороге стояли мои родители.

В руках они держали какие-то предметы, но рассмотреть, что это и для чего предназначено, я не смогла из-за плохого освещения.

Испуганно посмотрев на меня, Нора уселась рядом. Теперь мы представляли единый фронт перед пришедшими.

— Я слышала, как вы недавно смеялись, — проговорила мать. — Что ж, вам будет не до смеха. Приступаем к серьезным наказаниям. Самия, подойди ко мне и стань на колени! Пора кончать с этим!

Нора встала между мною и матерью.

— Только через мой труп вы сделаете больно моей матери! — крикнула она.

Мелисса тут же проснулась. Увидев моих родителей, она с плачем бросилась ко мне.

— Оставьте нас в покое! Когда-нибудь Господь накажет вас за все зло, которое вы нам причинили! Отпустите нас, пожалуйста, — со слезами просила Нора.

Мы даже не догадывались об истинных намерениях моих родителей, но понимали, что происходит что-то ужасное. Непроизвольно я стала вздрагивать от пронзавших тело нервных спазмов.

Мать подходила все ближе. Растолкав девочек по углам, она схватила меня за запястье и швырнула к ногам отца.

Скомандовала:

— Сиди смирно!

— Уведите меня в другое место, умоляю вас. Я не хочу, чтобы мои дети видели все, — попросила я сквозь слезы.

Дочери тоже плакали и умоляли остановиться. Нора предлагала взять ее вместо меня, Мелисса обращалась к деду, но тот, казалось, был глух к ее мольбам. Я не хотела, чтобы в это вмешивались дети, и просила их оставаться на местах. Какое наказание было уготовано мне?

Наконец я разглядела в руках у отца ножницы и опасную бритву, а у матери — флакон с коричневатой жидкостью.

Неужели они хотят привести в исполнение угрозу убить меня? Осмелятся ли они проделать это на глазах у детей? Только не это! Не перед девочками! Я запаниковала и стоя на коленях стала жалобно просить родителей:

— Если пришел мой последний час, умоляю, не заставляйте моих детей видеть это! И позвольте мне приготовиться.

Мать ответила насмешливо.

— Ну, до этого еще не дошло. Пока мы хотим лишить тебя возможности соблазнять других мужчин. Ты позабудешь о роскошных волосах, которыми так гордилась и которые помогали тебе быть соблазнительной. Наклони голову, мы будем тебя брить!

— Остановитесь, остановитесь! — просили девочки.

— Вы, двое, замолчите! — зло крикнула мать.

— Не плачьте, дорогие, успокойтесь. Это всего лишь волосы! Это не страшно! — приговаривала я.

Мать схватила меня за голову и крепко зажала ее руками, словно тисками. Я не могла даже пошевелиться, а только вращала глазами и плакала. Я слышала, как щелкают ножницы в руках отца, и видела, как один за другим падают на пол отрезанные локоны. Длинные черные волосы всегда были моей гордостью, я знала, как лучше расчесывать их, чтобы подчеркнуть свою привлекательность. Они были частью меня, моей личности и истории моей жизни.

Чем больше становилась куча волос на полу, тем ущербнее и униженнее я себя чувствовала. Девочки плакали, и я знала, как они понимали меня, мои чувства, потому что сами были маленькими женщинами.

Отложив ножницы, отец принялся сбривать остатки волос. Неловко обращаясь с бритвой, он несколько раз порезал мне голову под наш с девочками плач.

Когда с бритьем было покончено, я хотела подняться, но мать, удержав меня, вылила на голову коричневатую жидкость. Я решила, что меня подожгли. Боль была невыносимая, казалось, еще немного, и голова взорвется.

Я выла и качалась по полу, но родители не делали ничего, чтобы облегчить мои страдания. Уходя, мать удосужилась объяснить:

— Отныне ты не сможешь соблазнить ни единого мужчину. Ожог скоро заживет, об этом можешь не беспокоиться, но твои волосы не отрастут никогда.

Нора с Мелиссой дули на обожженную голову, чтобы облегчить мои страдания.

- Мама, у тебя вся голова красная, — с сочувствием проговорила Нора. — Мне так тебя жалко!

— Не обращай внимания. Главное, что мы вместе, все трое, — говорила я, хотя в душе чувствовала себя оскверненной.

Мои родители проделали со мной такое на глазах у детей! Я отказывалась верить в происходящее, в то, что они были способны на такую низость, на такую жестокость.