Майкл Каннингем - Начинается ночь

Мы бьем в котлы, заставляя танцевать медведей, а хотели бы растрогать звезды.

Между прочим, это уже кое-что, когда у тебя есть котлы, под которые можно танцевать. Особенно если ты не медведь.

Когда Питер возвращается домой, Ребекка уже в постели. Хотя нет еще и десяти.

Она лежит, свернувшись калачиком под одеялом, лицом к стене. Питеру на ум невольно приходит образ индийской женщины перед сожжением на погребальном костре.

Она знает. Миззи ей все рассказал. Питер чувствует, как пол уходит у него из-под ног. Он будет все отрицать? Почему бы нет? Миззи — известный врун. Питер мог бы настаивать на своей невиновности. Но если он сейчас солжет, обратного хода уже не будет. Миззи при всех его прегрешениях навсегда останется невинно оклеветанным. Питер с трудом подавляет импульс развернуться и уйти. Убежать из дома, спрятаться. Но где? Куда ему бежать?

Он входит в комнату. Вот лампа, которую они купили много лет назад на парижском блошином рынке. Вот три рисунка Тэрри Уинтерса над кроватью.

— Привет, — выдавливает из себя Питер, — ты плохо себя чувствуешь?

— Просто устала. Миззи уехал сегодня.

— Уехал?

Сколько можно разыгрывать из себя наивного дурачка? Неужели Ребекка не чувствует, что от него несет ложью?

Ребекка продолжает глядеть в стену.

— В Сан-Франциско, — говорит она. — Вроде бы кто-то предложил ему там какую-то работу.

Питер пытается говорить и вести себя как обычно и вдруг понимает, что не помнит, что это значит.

— Какую работу?

— Компьютерная графика. Только ни о чем меня не спрашивай. То есть в каком смысле эта работа?

— Почему, как ты думаешь, он так сорвался? — говорит Питер, чувствуя покалывание в области позвоночника.

Убей меня, Ребекка. Спусти на меня всех собак. Мы оба знаем, почему он умчался в Сан-Франциско. Вот я стою здесь перед тобой — дерьмо дерьмом. Наори на меня, вышвырни меня вон, это могло бы быть выходом для нас обоих.

— Я думала, он изменится, я правда на это надеялась.

— Может быть, пора смириться с тем, что он никогда не изменится, — осторожно говорит Питер.

— Может быть.

В ее голосе столько печали. Питер подходит и садится на краешек матраса. Нежно кладет руку поверх одеяла ей на плечо.

Ему бы следовало повести себя по-мужски и во всем признаться, верно? В этом было бы хоть какое-то благородство.

— Миззи провоцирует людей. И люди ведутся.

Слабоватое начало. Но все-таки. Продолжай.

— Он всегда думает только о себе, — говорит она.

Готов? Давай!

— Что он тебе сегодня сказал?

Питер не знает, будет он отпираться или нет. Так далеко вперед он не загадывает. В данный момент он может только беспомощно ждать продолжения.

— Кое-что он мне сказал, — говорит Ребекка.

Ага. Начинается. Прощай, моя жизнь, прощайте, лампы и рисунки.

Питер старается унять дрожь в голосе.

— Наверное, я знаю.

Знаю?

Значит, никаких уверток, он расскажет все как есть. Хотя бы это он сделает.

— Он сказал, что любит меня, — говорит она, — но что сейчас он не должен жить со мной. Моя опека мешает его внутреннему росту.

Что? Неужели правда? Это все?

— Может быть, он и прав, — говорит Питер.

Похоже, она не слышит в его тоне ничего необычного.

— Дело в том…

Питер колеблется. С улицы доносится легкий шелест, едва различимая на слух мелкая дробь. Снег, как и предсказывали синоптики. Сероватая бесплотная взвесь, подхваченная ветром.

— Он обожает меня и все такое прочее, — говорит Ребекка, — но сейчас ему нужно побыть одному.

— А…

Может быть, в таком случае Миззи вовсе и не собирался шантажировать Питера, может быть, он знал, что ему все равно бы не поверили, а может быть — что хуже — ему было просто приятно приехать вот так, всех измучить и двинуться дальше? Может быть, он просто играл с ними, проверял их на вшивость?

Ребекка поворачивается к Питеру. У нее бледное лицо в тусклых бисеринах пота.

— Я кое-что поняла.

— Что?

— То, что я жила в выдуманной реальности.

Так… Ну вот, все-таки начинается. Она думала, что у нее благородный порядочный муж, не лишенный определенных недостатков, но не способный, просто не способный совершить то, что совершил Питер.

— Мм.

— Мне казалось, что, если я смогу сделать так, чтобы Миззи смог почувствовать себя счастливым, случится чудо.

— Какое?

— Я тоже стану счастливой.

У Питера все обрывается внутри. А ему-то казалось, что она и так счастлива.

— По-моему, ты просто расстроена сейчас.