Мухаммед Юсуф Аль-Куайид - Война на земле Египта

Он сделал театральный жест рукой и объявил:

— Вы свободны.

Невидимая рука открыла снаружи дверь. Начальник указал на нее, и я понял: мне предлагают выйти. Ноги едва держали меня. Я сразу отправился к себе, в прокуратуру, и убедился, что распоряжения высокого начальства уже исполнены. Скорее всего, чиновник, приезжавший за мной, привез и инструкции. Согласно им, маамур отпустил подследственных и свидетелей и освободил из-под стражи сына омды. У меня осталось только следственное дело, перед отъездом я спрятал его в надежном месте. Собрав бумаги, я решил хранить их до встречи с моим непосредственным начальством, ведь я обязан доложить ему обо всем и потребовать указаний. Сам-то я не сомневался: следствие, несмотря ни на что, должно быть доведено до конца. Все его нити в моих руках. Должно быть доведено до конца. В этом-то вся заковыка. Но кто из нас обладает такой властью? Во всяком случае, не я. Отправляясь домой перед завтрашней встречей с начальством, я сложил в портфель все документы — надежней всего держать их при себе. Вдруг в кабинет вошел отец погибшего, сторож. Его словно подменили. Мы, сказал он, ничего не сможем сделать против омды. Нет, возразил я, справедливость для всех одна, и никто в нашей стране не посмеет сейчас вознести себя над законом. Мне было и смешно и грустно — ведь человек, стоявший передо мной, явно не понимал смысла моих слов. Я спросил старика, кто сказал ему, что мы бессильны против омды. Оказалось, таково было общее мнение. Он и пришел-то ко мне, ослушавшись приказа господина маамура, запретившего ему покидать деревню и появляться в маркязе. У сторожа были две просьбы: пусть ему отдадут тело сына, чтобы он мог, как должно, похоронить его; и еще он хочет получить причитающиеся ему за сына деньги. Больше ему ничего не нужно. Я полностью сознавал справедливость этих его просьб, но мог ли я отдать соответствующие распоряжения без санкции маамура. Я отправился к маамуру. Едва я заговорил с ним о деле, в глазах его вспыхнул гнев: что за чушь, зачем возвращаться к старому — с этим покончено раз и навсегда! С трудом дослушав меня, маамур заявил: нелепая история эта надоела ему, она отравила для него всю радость победы над врагом. Да, по закону тело погибшего положено передать родным. Но здесь случай беспрецедентный. В законе ни о чем подобном не сказано. Кому надлежит передать тело? Омде? Но воспротивится сторож, у него на руках доказательства, что погибший — его сын. И старика поддержит вся деревня. Ситуация может выйти из-под нашего контроля. А если отдать тело сторожу, придется принимать меры против омды и его сына. И опять всплывет дело, насчет которого нам даны самые недвусмысленные указания — считать его не имевшим места. Значит, разумнее всего повременить и тело никому не отдавать. Пусть страсти поулягутся, и люди остынут. А потом отдадим тело тому, кто действительно имеет на него право. А пока мы захоронили убитого в надежном месте, известном мне лично. Поверь, если мы сейчас начнем передавать тело, неприятностей не оберемся. Ехать в деревню с трупом опасно. Поди знай, чем все это обернется. Ну, а по второй просьбе сторожа я проконсультируюсь с кем надо и выясню, как быть.

Тут маамур поднял трубку стоявшего у него на столе телефона и шепотом, чтобы я не расслышал, попросил соединить его с секретариатом какого-то ответственного лица, начал он с извинений и обещаний — мол, беспокоит по этому делу в последний раз. На другом конце провода, вероятно, не поняли, о каком деле он говорит, поскольку маамур вынужден был пояснить: речь идет о ложном утверждении сторожа, будто его сын погиб вместо сына омды. Я раскрыл было рот, желая поправить маамура, но он сделал мне знак молчать. Собеседник его, видимо, разразился длинной тирадой, после чего маамур снова стал клясться, что тревожить его по этому поводу больше не будет. Положив трубку после разговора, он утер со лба обильный пот и сообщил мне: высокопоставленное лицо выразило недоумение — почему к нему обращаются с таким вопросом. Раз принято решение считать следствие не имевшем места, деньги должны быть выплачены отцу погибшего, имя которого указано в документах, то есть омде. Сторожу без согласия омды не выплачивать ни миллима. Да и в этом случае деньги может получить только омда, а он уж передаст их сторожу. Я пытался возражать, спорить — бесполезно. Указания сверху были безапелляционны. Маамур и я связались с омдой и спросили: намерен ли он отказаться от причитающейся ему суммы или хотя бы ее части в пользу сторожа. К моему удивлению, омда заявил: деньги эти для него, богатого человека, безделица, но он ни за что от них не откажется, ибо не желает попасть в расставленную нами ловушку. Отказ от денег был бы равносилен признанию вины. Он может лишь обещать, что из полученных денег уделит малую толику сторожу — как помощь или милостыню, и не одному сторожу, а многим беднякам и неимущим, чтобы и этот его поступок не был воспринят как признание. Больше он ни о чем говорить не желает. Я собрался было выйти из кабинета маамура, спеша передать сторожу слова омды, но маамур остановил меня и пригласил сторожа к себе. Старый феллах приветствовал его как самую важную персону на свете. Следуя полученным указаниям, маамур вежливым тоном уведомил его, что тело сына ему в настоящий момент выдано быть не может, но он, маамур, лично гарантирует: это будет сделано спустя некоторое время. Что же касается денег, мы договорились с омдой — он поступит по совести и не оставит сторожа в нужде. Омда — человек порядочный, блюдет обычаи.